Читаем Ноев ковчег полностью

– Неспокойно мне, Петр Иванович, – Николай уже принял решение. Невыносимое, но единственно правильное в этой ситуации решение. – Нехорошие слухи дошли. Надо вас срочно эвакуировать.

– В смысле?

– В прямом. Я подал рапорт о твоем переводе в связи с угрозой для жизни семьи. И твоей жизни. Мы не на Кавказе, но у тебя полгорода в кровных врагах. И у Жени твоей. На нее особо взъелись. Ты сам знаешь, на что это стадо способно. И если вас не достанут, то отыграются на детях. Надо уезжать от греха подальше. Пока не поздно. Я помогу.

Петьку как ценного сотрудника действительно через неделю переведут спецраспоряжением в Каменец-Подольский.

– Ну вот, как ты хотела, – скажет он дома. – Будем надеяться, что в Каменце народ гостеприимнее.

– От греха подальше… Пока не поздно, – задумчиво произнесет Горлинский и не пойдет провожать.

<p>1937</p>

Феня перейдет работать на пятнадцатый маршрут, только чтобы не видеть каждый день Сеню с его новой подружкой. Сдаваться она не собиралась. Или замуж – или никак. Это правило ей мать вдалбливала хворостиной с тринадцати. Главное замуж. И ее пятнадцатый трамвай, как верный конь, привез ее к мужу. На конечной у горбольницы, чуть прихрамывая, забрался в вагон милиционер с двумя товарищами. Заглянул к ней в кабинку:

– Так! Имя фамилия, адрес? – рявкнул.

– Феня Сергеевна Московчук, общежитие трамвайного депо, – в ужасе пролепечет она.

– Рад знакомству! Яков, – он тряхнул соломенным чубом и улыбнулся: – Вечером зайду! Подружек для моих друзей позовите. Только проверенных комсомолок!

Яков Верба придет отмечать выписку из госпиталя. Ранение в колено, долгое лечение и наконец-то свобода. Сидеть они будут за полночь. И комендант вмешиваться не будет – побоится выгонять или делать замечание человеку в форме.

Яша окажется серьезным и строгим. Но основательным. Совсем другим. Двухметрового роста, с огромными ручищами, неласковый, скупой на слова, с массивным квадратным подбородком… Совсем не такой, как Сенька. И главное – через месяц катаний в трамвае и визитов в общежитие позовет замуж.

Феня посчитала, что ей уже двадцать один, и если и дальше перебирать харчами, то куковать ей в старых девах до конца дней. Ну а не любит, так кто сказал, что надо любить? Уважает. Вот любила она этого проклятого Сеню – и что толку. Только всю душу вымотал и бросил, кобелина.

<p>1938</p><p>Каменец-Подольский</p>

Каменец-Подольский оказался «тихой гаванью» для семьи Косько. После стольких бессонных и тревожных ночей в Чернигове, после всех страхов и волнений, связанных с переездом, это было неожиданно и удивительно, потому что район одной только географией ничего хорошего не обещал: до польской границы – тридцать километров, в другую сторону до Румынии – от силы двадцать семь.

Петька был готов ко всему, но, вопреки всем негативным ожиданиям, жизнь и служба на новом месте потекли плавно и спокойно. Он, со своим немецким педантизмом и системностью, оказался желанным звеном в цепочке местного командного состава городского НКВД.

В народном комиссариате вовсю шла реорганизация – окружные отделы были заменены на облуправления, подразделения и штабы менялись… зданиями. Параллельно шло строительство нового укрепрайона вдоль границы на сто сорок километров. В такой бурной деятельности помимо хлопот был и необычайно радостный момент – параллельно с развитием укрепрайона построили трехэтажный дом на пятьдесят семей, который тут же окрестили «Домом начсостава» и вторым «Офицерским домом».

В доме начсостава для нового начальника, лейтенанта НКВД Косько, была выделена отдельная квартира. Женька не могла нарадоваться. Куча бытовых проблем ушла в небытие. Никто больше не шипел вслед, не тыкал пальцем, не обещал скорой смерти, самое главное – детей оставили в покое, можно было уже перестать бояться любого громкого звука или шороха в ночи.

А еще в относительно небольшом пограничном городе была школа, огромный стадион и – как завершение парадного списка – двухэтажный Клуб пограничников на Ленинградской улице.

Петя с Женькой решили не нарушать традиций нового гарнизона и устроили в штабе горотдела дружеские посиделки по случаю вступления в должность лейтенанта Косько. Женя, как всегда, наготовила своих лучших закусок, быстро накрыла на стол и, сняв накрахмаленный передник, присела рядом с мужем. В отличие от него, она успела заметить пару недоуменных взглядов – она была единственной женщиной за столом, остальные офицеры своих боевых подруг не взяли, тут было так не принято.

Выпили, как и положено, за Сталина, за дело партии, за Ленина и еще много раз по разным поводам, и когда разговор от службы плавно перешел к женщинам, кто-то спросил у Петьки: а правда, что его красивая жена хорошо стреляет и умеет гранату бросить?

Петька с удовольствием ответил, что да, и даже что она «Ворошиловский стрелок второй степени». Чуть захмелевший Косько попытался рассказать о том, как организовал в Чернигове ускоренные курсы для жен, но начальник горотдела презрительно махнул рукой:

Перейти на страницу:

Все книги серии Одесская сага

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза