Ноев ковчег

– Это ему было страшно, а у тебя схватки разминочные, неделя-полторы осталось, – она похлопала по животу. – Внук мой, все в порядке.

– А откуда знаете, что внук?

– Это я точно знаю, слава Богу, родов приняла под тыщу.

– И там мальчик?

– Мальчик, мальчик. Сердцебиение пацана. Железно. Наследник. Радуйся.

Гордеева не могла без своих шпилек, поэтому, дойдя до дверей, обернулась:

– Кстати, мадам Косько, как тебе имя Фердинанд, раз Иван уже занято? Я Пете намекну.

И, не дожидаясь ответа, вышла от невестки.

– Да я лучше сдохну! – крикнула вслед Женька.

Через десять дней она родит здорового, крепкого мальчишку.

– Владимир – без вариантов, – объявит Петя.

– Это почему еще? – возмутится Женя.

– Ну, по-моему, так честно – ты девочке имя придумала, я – мальчику. Или Фердинанда хочешь?

– А Владимир-то в честь кого?

– Ленина! – совершенно серьезно произнес Петя. – Поверь, так будет правильно.

Через две недели Анька отлучится по работе, а Фира срочно приведет из Алексеевской церкви отца Владимира и прямо дома у колыбельки окрестит Ванечку.

– Анька тебя убьет. – шепнет ей Женька. – Ты что устроила? Тем более, ты у нас тоже не слишком верующая.

– Убьет, если узнает, – ответит ей Фира. – А папа вас всех крестил. Он бы так хотел. Это важнее меня и важнее Ани. Будет теперь Ваню с неба защищать.

– О, да тут еще мой тезка без ангела-хранителя, – улыбнется батюшка Женьке с малышом.

– Нет, – мотнет она головой, – мы не будем. Не сейчас. – Развернется и уйдет в свою комнату.

На недоумение Фиры ответит: – Ты в своем уме? Забыла, кто Петя? Он сам предупредил и запретил. Тем более, у Вовки, в отличие от Вани, отец есть. Он и защитит.

1935

Наша кровь

Анька проснулась – ни Ванечки, ни Бори не было. Она потянулась и с удовольствием впилась в фиолетовый инжир. Наконец-то она выспалась. На Фонтан приезжала мама, часто Анька вместе с Ванечкой оставалась у нее на Мельницкой, но Фира работала, да и Анька с ревностью отдавала любимого сыночка даже его родной бабушке. Поэтому вечно невыспавшаяся, немытая-нечесаная, с киснувшими в тазу пеленками и ползунками. После того, как Ванечка проведет один день в яслях для грудничков, увидев вечером опрелости на ножках и запухшие от слез глазки, Аня наотрез откажется от яслей, тем более круглосуточных.

Зато в Крыму наступило настоящее блаженство. Борька подскакивал первый и среди ночи – и гулять, и подать упавшую игрушку, и даже вымыть попу наследнику. Аня оставляла ребенка и ездила спокойно по санаториям, возвращаясь к вечеру и находя в саду идиллию со спящим малышом и Борей, который газеткой второй час отгонял от него мух. Вайнштейн оказался идеальным отцом. Да и партнером тоже неплохим. Вот целую миску инжира вместе с лепешками оставил ей.

Она забеспокоилась через час – долго гуляют. Через три металась по селу – никто никого не видел.

Украл! Украл ребенка! Куда идти? В милицию? Что скажу?!

Еще через полчаса Анька готова была идти в НКВД и сдать Борю с потрохами. Что случится дальше – ей было уже все равно. И тут под окном остановилась бричка. Из нее выпрыгнул Борька, неся на руках спящего Ваньку, которого он поддерживал снизу огромным букетом цветов.

– Где ты был?! Ты что, с ума сошел?! – шипела, чтобы не разбудить ребенка, Анька. – Почему он зареванный?! Вы где были?

– А… Уже все хорошо, Ханка, – улыбался Боря. – Теперь все замечательно!

– Ты что сделал?! – похолодела Анька и ударила его в плечо. – Я тебя спрашиваю!

Борька посмотрел на нее совсем другим, темным, тяжелым взглядом и выдавил:

– Теперь я спокоен.

– Идиот!!! Что ты натворил?!! Ты что сделал?!

– Ну, с медицинской точки зрения – это очень гигиенично. – Борька сиял. – И в постели, думаю, ты оценила преимущества. Это называется обрезание. У нас сегодня праздник! – Он чмокнул Аньку в нос. – Кстати, а ты знаешь, что Йоханан, Иван, означает «Бог пожалел, был милостив», ну точно про нас.

– Придурок! Ненавижу! – Анька дернула к себе Ванечку, который проснулся и захныкал. – Ребенка покалечил! Изуродовал!

– Ой, что-то ты не пугалась такого уродства.

– Ненормальный! Это же все запрещено! Синагоги закрыли! Обрезание запретили! Я же коммунистка!

– Ханка, скажи честно, ты что, не понимаешь, что ты тоже из наших? Мама твоя, Фира, на каком языке вас ругает? А колыбельные на каком пела? Неужели не слышала? У тебя что, твоя кровь ни разу не проявлялась?

Анька осеклась. Покраснела, нахмурилась.

– Да ты чего? Мы ж крещеные все! Православные.

– Но ты забыла или даже не знаешь, что у нас национальность по маме, а не по отцу. И поверь, твоя мама – еврейка. Я бы от шиксы не рожал.

– Совсем идиот! Ну тебя! Как ребенок теперь будет? С обрезанием?

– Да отлично он будет. Вон, кстати, татарва вся тоже обрезанная. И Иисус ваш тоже.

– В смысле?

– В прямом. Он где родился? У кого? Ханна, я сильно удивляюсь твоей дремучести.

– Я атеистка!