Читаем Ноев ковчег полностью

– Так тебе я не нравлюсь или купальник? Женя, ты определись! Вон женщина тоже в трусах и лифчике.

– Эта женщина была на пенсии еще до революции, и трусы у нее солдатские, сатиновые! – рявкнула Женя.

– Мне что, с солдата трусы снять? – заржала Ксеня.

– Лучше с себя! Чего уж мелочиться!

– Ну должна же оставаться маленькая загадка…

– Я бы сказала: крошечная…

– Я могу отойти – навроде я не с вами…

– Да уж, сделай одолжение, а то мне те гости города сейчас слюной всю подстилку закапают!..

Сестры препирались без остановки. При этом Ксеня развлекалась, изучая еще один вид манипуляций и схем – влияние полуобнаженного тела на окружающих. Ну какие же они все! Ну как же таким не воспользоваться!..

<p>Сюрприз</p>

Анька не сразу поняла, что беременна. Цикл сбился после аварии, какие-то дополнительные тянущие боли, с ее-то травмами, были нормой. Никаких традиционных недомоганий вроде токсикоза у нее не было.

Первым перемены в ее теле заметил Борька:

– Душа моя, или я так соскучился, или у тебя грудь стала в два раза больше.

– Ничего не стала, ну на эти дни, наверное.

– А ты, часом, не залетела? – Борька внезапно приподнялся на локте и уставился на нее. – У тебя лицо изменилось. И даже запах.

– Какой запах?! – возмутилась Анька. – Я себя в чистоте содержу!

– У всех есть свой запах, – усмехнулся он. – И это не пот. А сейчас ты пахнешь иначе…

Он схватил Аньку и обцеловал:

– Мы родим Семочку!

– Да ну тебя, дурак, какая беременность, с моими-то травмами! – вырывалась она.

– Беременность тринадцать-четырнадцать недель. Поздравляю! – торжественно объявил через две недели Моисей Кранцфельд, потомственный врач и отец поэта и врача Сашки Кранцфельда, который, в отличие от папы, предпочтет гинекологии борьбу с эпидемиями.

– Какие тринадцать недель? – опешила Анька.

– А что-таки три месяца без крови вас никак не смущали?

– Да каких три месяца! Быть этого не может! – Анька пошла пятнами. Считала она быстро, и самое страшное, что не знала, чей это ребенок – Макса или Бори. – Вы можете сделать аборт?

– Милая моя! На тринадцатой неделе? Я врач, а не убийца. Там здоровый активный плод. И вообще – как не стыдно?! С вашими травмами – это чудо из чудес! Я не знаю, что вы исполняли, но при таких повреждениях вы априори не могли зачать. И теперь хотите потерять? Я не религиозен, но вам явили персональное чудо. Не смейте отказываться. Второго шанса не будет. Это я гарантирую.

Анька растерялась:

– Я могу подумать?

– Да что тут думать! На таком сроке! Не морочьте мне голову! Рожайте и будьте счастливы – кто бы ни был его отцом. А вот ходить по бабкам сильно не советую – больше половины умирает от сепсиса и кровопотери.

– Какой ужас! – Анька ввалилась домой и уткнулась в плечо матери.

Перепуганная насмерть Фира пыталась успокоить рыдающую дочь.

Когда с пятого раза она поняла причину слез, то подскочила:

– Счастье какое! А кто отец?

– Я не знаю!

– В смысле? Тебя изнасиловали?

– Нет, конечно. Просто… ну просто… ну мама…

– Он женат? – догадалась Фира.

– Ну, можно и так сказать, – облегченно выдохнула Анька.

– Это… он?

– Да нет… не знаю я!

– Ну и ладно! Родишь – мы воспитаем.

– Как?! Как я буду ходить беременная?! У меня партийная работа!

– А ты ходи! Пока не видно, а там что-нибудь придумаем. Вон наша соседка и местами родственница троих так родила, и ничего. Камнями не закидали.

Через месяц Анька снова приехала в Крым. Боря был просто невыносим.

– Мы поженимся!

– Ни в коем случае! Ты рехнулся – тебя же сразу узнают.

– Я хочу, чтобы ребенок носил мою фамилию!

– Чью? Убитого татарина? Или расстрелянного Вайнштейна?

– Господи, за что ты такая невыносимо умная! Ну скажи хотя бы, что он будет Семен! Папа лежит без имени.

Анька остекленела и отпихнула Борю:

– Мой тоже лежит без имени! Мой папочка. Любимый, светлый, гениальный! А будешь давить, так и отчество тоже будет Иванович!

– Ой, вы беременные такие вредные! Знаешь, мне все равно. Главное – у меня будет сын!

– А если дочь?

– Сын. Там точно мальчик. Я знаю.

<p>Гешефты</p>

Ксеня практически не появлялась на парах. Но каждый ее визит регулярно срывал занятия – все начиналось с ее эффектного появления в новом платье. Да, Ксеня, которая с четырнадцати начала зарабатывать, не откладывала на черный день, а наслаждалась сегодняшними. Поэтому с шиком могла пообедать в ресторации и шила по одному новому платью в неделю. Портниха для такой клиентки даже завела персональный манекен, чтобы не тратить времени на примерку. Мода второй половины тридцатых словно была придумана для ее гиперженственной фигуры. В обтягивающем грудь платье с широкой юбкой, маленькой шляпке из той же ткани и белых перчаточках Ксения вплывала в аудиторию, опоздав минут на десять, чтобы ее гарантированно увидели и рассмотрели все. Визит прекрасной дамы начинался с перепалки, напоминающей разборки в ее дворе.

Декан кафедры статистики Бориневич страдальчески закатывал глаза:

– Студентка Беззуб! Сначала вы доводите половину руководства кредитно-экономического до цугундера[6] своими театральными слезами и просьбами о переводе, а потом неделями не появляетесь в институте!

Перейти на страницу:

Все книги серии Одесская сага

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза