Ночные всадники

– Я все понял, Гораль Хаимович. Цену дадим подходящую.

Два маклака уединились в номере москвича. Вскоре Озорович-Пушкин вышел и быстро удалился. А к Саласкину ворвались сыскные агенты. Через четверть часа Лыков уже приступил к допросу арестованного.

– Ну что, Егорка, на этот раз ты влип основательно. Вещицы от закусочного прибора краденые. Похищены у статской советницы Тимченко четвертого дня.

– Откуда ж я знал? Пришел почтенный человек, купец по ювелирной части. Оказывается, он краденым торгует!

– Озорович ведь тебя предупредил, что вещи ворованные. Это означает скупку заведомо краденого. Сидеть тебе теперь в тюрьме.

– Ничего он мне не говорил! Поклеп это! Не докажете. Его слово против моего – мировой не примет.

– У вас в Москве не примет, а здесь, в Нижнем, милое дело! Опять, у нас и свидетель имеется.

– Какой еще свидетель? – взвился Саласкин. – Мы один на один торговались!

– Ну как же ты запамятовал? – Лыков явно издевался над маклаком. – Был свидетель. Известный в здешних краях вор Панкратов по кличке Рябой. Вот его собственноручное в том признание. Гляди. – Сыщик протянул арестованному лист бумаги. Там корявым почерком было написано, что Панкратов украл серебряные вещи у статской советницы и продал их Саласкину при посредничестве Озоровича.

– Узнаешь руку?

– Что я должен узнать? – затравленно выкрикнул Саласкин. – Никакого Рябого в глаза не видел! Это обман!

– А сравни.

И Лыков дал москвичу на прочтение анонимку, полученную губернатором. Она была написана тем же почерком, что и «признание» Панкратова. Почерк на «признании» был ловко подделан счетным чиновником полицейского управления Доброзраковым, мастером на такие штуки.

Саласкин дважды перечитал анонимку и ничего не понял.

– Ну и что? Я адвоката найму! Он вскроет на суде все ваши обманы!

– Дурак. До суда еще дожить надо.

Арестованный осекся и впервые посмотрел на сыщика внимательно.

– Ваше высокоблагородие, объясните, христа ради! Какой-то Панкратов, теперь вот Разъезжалов! А я тут при чем?

– Объясняю. Нам надо эту сволочь поймать. Ишь приехал в Нижний! На ярмарке с выставкой решил поживиться? Хрен ему!

– Ну и ловите. Я для чего занадобился?

– Ты нам скажешь, где его искать.

– Да не знаю я, где его искать! После суда не видал. Сам до смерти боюсь этого человека. Да он и не человек вовсе…

– Ты меня так и не понял, Саласкин. Вот письмо, которое получил губернатор. Там написано, что Разъезжалов с бандой приехали сюда. Рука сам видишь чья – Панкратова. А написал он это под твою диктовку.

Маклак выпучил глаза и некоторое время сидел так. Потом спохватился:

– Что за чертовщина? Под мою диктовку? Зачем?

– Сам сказал, что боишься этого человека. Вот и решил сдать его полиции. А сообщить поручил сообщнику, вору Панкратову по кличке Рябой, чтобы твой почерк не узнали.

– Ва… ваше высокоблагородие! Ведь это же неправда!

– Как неправда? Вот у меня и признание Рябого имеется. Смотри. Очную ставку вам устроить?

Лыков вручил третью бумагу, написанную тем же корявым почерком. Никакого Панкратова-Рябого на самом деле не существовало, но сыщик играл ва-банк.

– Это подло, бесчестно!

– Что? И ты еще будешь меня чести учить, сволочь? Ты живешь краденым, торгуешь вещами, на которых кровь! Ну, чума, погоди. Разозлишь меня – сам будешь не рад!

– Ваше высокоблагородие, – жалобным голосом сказал Саласкин. – Зачем это? Для чего вы меня мучаете?

– Уже ведь объяснил. Нам нужно найти Разъезжалова с ребятами. Вопрос его поимки – дело времени. Вот нынче пришли фотокарточки его, и Банкина, и Пашки Черемиса. Размножим и пойдем по номерам да гостиницам. Вскорости и поймаем. Тогда я ему покажу письма, что под твою диктовку писаны, и устрою очную ставку с Рябым. Он подтвердит. А потом… потом посажу тебя в одну камеру с Разъезжаловым. Как думаешь, сколько ты после этого проживешь? И что там на суде вскроет твой адвокат?

Саласкин затрясся.

– Но есть и другой путь, – промолвил Лыков.

– Ка-какой?

– Ты называешь мне адрес прямо сейчас. Экономишь нам время и силы. И тогда я не выдаю тебя на расправу этому зверю. Он даже и не узнает никогда, кто его выдал.

– А что дальше?

– Дальше ты садишься в тюрьму и будешь сидеть, сколько суд приговорит.

– За что!

– Как за что? За скупку краденого. Серебряный закусочный прибор забыл?

– Но ведь…

– Ты думал, в Нижнем Новгороде можно безнаказанно барышничать? Шалишь!

Тут Прозоров, который молча вел протокол, хищно ухмыльнулся и добавил:

– Это тебя в Москве оставили в сильном подозрении. А у нас с такими разговор короткий.

– Итак, Саласкин, повторяю вопрос: где скрывается банда Разъезжалова? Учти, что неправильный ответ влечет за собой тяжелые для тебя последствия. Самые тяжелые. Решается вопрос, жить тебе или помирать. Осознаешь?

Маклак понурил голову и какое-то время молчал. Алексей не торопил его. Наконец арестованный крякнул и заявил:

– Что ж мне из-за такого головой жертвовать? Только обещайте мне, ваше высокоблагородие, что он никогда про этот наш разговор не узнает.

– Обещаю. Все сделаем так, будто по фотокарточке коридорный опознал.

– Если обманете, грех на вас будет…

– Будет, будет. Ты адрес говори.