Ночной театр

– Тебе не больно из-за трубки? – снова и снова спрашивал учитель, на что жена его каждый раз отвечала, отводя глаза: «Нет, не больно». Мальчик теребил мамины пальцы, но и на него она старалась не смотреть. И тогда аптекарь, как ни боялась прикасаться к мертвым, дотронулась до плеча мальчика. Под его футболкой прощупывались кожа, кость, мягкая плоть, совсем как у живого ребенка. Девушка задержала пальцы на его плече, набираясь смелости, чтобы положить на плечо всю ладонь, успокоить мальчика, но тот обернулся и взглянул на нее с таким гневом и возмущением, так сердито стряхнул ее руку, будто готов был влепить ей пощечину. И аптекарю тотчас же показалось, что после их разговора с мертвецом прошло уже много лет, больше, чем после того случая, когда она увидела парящий над домом призрак женщины. Тут хирург велел убрать инструменты и заменить их на чистые, и аптекарь радостно воспользовалась предлогом уйти из коридора.

Она натянула перчатки, взяла стерилизационный барабан и вошла в операционную, готовясь увидеть там бог знает что. В животе у мальчика было столько крови, что к концу операции на подносе высилась горка сгустков. Словно тут резали коз и цыплят для жертвоприношения и разбрасывали их внутренности по всей комнате.

На этот раз простыни остались чистыми. На скальпелях, зажимах, лотках виднелись редкие следы крови. Аптекарь всегда полагала, что количество крови на инструментах свидетельствует о том, как проходила операция. Видимо, с мертвыми это правило не действовало, как и остальные.

Она собрала инструменты и простыни, ополоснула под краном и сложила слоями в барабан. Взглянув на мертвых сквозь щель в двери, на цыпочках подошла к автоклаву. Стоявший внутри барабан почти остыл, она вынула его и заменила на новый. Тут из приемной вышел хирург с узкогорлой стеклянной банкой, накрытой резиновой крышкой; банка была наполовину наполнена водой. Аптекарь видела ее и раньше в шкафу, не раз вытирала вокруг нее пыль, но теперь банка выглядела как-то иначе. Ах да, сагиб проделал в крышке две дырочки и сунул в них пластмассовые трубки.

Хирург забрал у нее стерилизационный барабан, ногой открыл дверь операционной и замер на пороге, спиной к остальным.

– Моя очередь, – сказал учитель жене и сыну, последовал за хирургом, и дверь операционной закрылась за ними.

На скамье под лампой дневного света остались только мать и сын. Аптекарь стояла на другом конце коридора. Лампочка у нее над головой перегорела. Девушка и сама чувствовала себя призраком, вот так затаившись в тени и следя за мертвыми.

Мальчик разглядывал торчащую из маминой шеи трубку.

– Доктор-сагиб сказал, она поможет тебе дышать. Это правда?

– Раз он сказал, значит, правда.

– А почему тебе он поставил трубку, а мне нет?

– Потому что меня ранили в шею. Воздух, которым мы дышим, проходит через горло, вот здесь.

– И у папы будет трубка?

– Не знаю. Вот закончится операция, тогда и увидим.

– То есть ты без трубки не сможешь дышать?

– Сагиб поставил ее на всякий случай.

– Она хорошо держится?

– Наверняка.

Ее ответы, похоже, не убедили сына, он скрестил руки на груди и надул губы.

Аптекарь так крепко прижималась к стене, что у нее заныли плечи. Автоклав за ее спиной не посвистывал, как обычно, а шуршал. Может, она неплотно закрыла крышку? Девушка послюнила палец, дотронулась до автоклава, и ее как током ударило: он оказался раскаленным.

Аптекарь подавила крик, рвавшийся из груди, и так сильно сжала кулак, что обожженный палец онемел. Из глаз у нее брызнули слезы.

Ребенок что-то говорил: мертвецы так ее и не заметили. Аптекарь прислушалась, не обращая больше внимания на ожог.

– Ай[9], я хочу снова почувствовать вкус еды, – мальчик приник к матери.

– Да, – у женщины осекся голос. – Я и сама хочу тебя накормить. Когда мы все выздоровеем, я приготовлю тебе лучшее блюдо.

– Ты приготовишь мне барашка?

– Да, сыночек, приготовлю. Как ты любишь – острого, в кокосовом молоке.

– И солкадхи[10] сделаешь?

– Конечно, сделаю. Кислый-прекислый, как ты любишь.

– И манго будем есть?

– Да, свежие манго. Ты наешься ими до отвала и заснешь прямо за столом, а я вымою тебе рот и руки и отнесу тебя в кровать.

Женщина обняла сына и уставилась вдаль, в открытые настежь двери лечебницы. Казалось, она молится то ли богу, то ли звездам.

Мальчик положил голову на ее округлившийся живот.

– А вдруг мы оживем и снова умрем?

– Почему ты об этом спрашиваешь, сынок? – Она вынула веточку, застрявшую у него в волосах.

– Вдруг на нас снова нападут и мы опять умрем?

– Не нападут, я обещаю. Те люди были плохие, но они сейчас далеко.

– А если в этой деревне тоже живут плохие люди? Вдруг они не захотят, чтобы мы здесь жили.

– Не говори так, сынок. Не все люди плохие. В основном они добрые, стараются помогать другим, даже незнакомым.

– Но ведь есть и плохие. Как мы узнаем, кто плохой, кто хороший?

– Бог позаботится о нас. Он защитит нас.

– А ангел тоже нас защитит?

– Обязательно. Папа ему очень верит.

Женщина перевела взгляд с личика сына на деревню у подножия холма.

– Это, кажется, школа, – сказала она. – Там ты будешь учиться, а папа работать.