Ночной театр

Хирурга вдруг тоже охватила непривычная радость. Ему не придется бороться с тем единственным, что способно помешать операции, – с неумолимым произволом кровотока. Однажды, еще в ординатуре, ему довелось удалять селезенку у молодого парня, который попал под автобус. Ошметки селезенки, точно брызги разбитого яйца, плавали в луже крови, которой не становилось меньше, как он ни пытался ее осушить. По сравнению с тем случаем предстоящая операция показалась ему пустяком.

– И что было дальше? – спросил он учителя.

– Ах да, на чем же я остановился? Мы попросили ангела вернуть нас к жизни, но он отказался. Мы умоляли его позволить нам родиться вновь, но он ответил, что наш черед еще не настал, и исчез. Тогда мы снова его вызвали.

– Как это?

– Нужно подумать о нем, представить его лицо, попросить о помощи, и ангел явится.

– И все?

– В общем, да. Но может и не явиться. Мне показалось, у ангелов есть любимчики: на просьбы одних они откликаются охотно, других не слушают вовсе. Наш почему-то являлся нам чаще, чем другие ангелы прочим умершим.

– Почему?

– Сам не знаю, сагиб. Вряд ли дело в нас: мы люди обычные, а вот ангел наш отличался от остальных. Обычно не мы его расспрашивали, а он нас. О семьях, о детстве, о свадьбе, о рождении сына. Его интересовал земной уклад – наши праздники, наша еда, то, как мы обмениваем деньги на вещи. Даже какие-то мелочи – как мы ведем хозяйство, как красим стены в домах, выращиваем во дворе растения в горшках. Он наблюдал за всем этим с того света, но не всегда понимал, что именно видит.

– То есть как это – не понимал? Я думал, ангелы знают все.

– Знать и понимать – разные вещи, сагиб. Вот вам простой пример: ангел знал, что живые обожают запускать воздушных змеев, но не понимал, почему эта забава так популярна, почему ради нее устраивают праздник, люди бросают дела и залезают на крыши домов любоваться змеями. В загробном мире никаких воздушных змеев нет и в помине. Там и ветра-то нет, даже неба как такового… только равнина. Я пытался объяснить ему, как радуешься, когда жалкий клочок бумаги, растянутый меж двух палок, ловит ветер и взлетает ввысь… так высоко, что порой его и не разглядишь против солнца, так высоко, что там нет даже птиц. Я бился так и этак, но все мои объяснения казались ангелу сущей бессмыслицей.

И тогда я сказал ему: это все равно что играть со смертью. Ты словно обвязываешь свою жизнь веревочкой, отпускаешь туда, куда сам бессилен дотянуться, весь день следишь за тем, чтобы она не потерялась, а потом, вечером, если повезет, притянешь к себе целую-невредимую, полюбуешься ее красками и до следующего раза спрячешь в надежное место. Тут ангел все понял. Потому что я объяснил ему на его языке, доктор-сагиб, на языке жизни и смерти.

История учителя звучала как диковинная притча, сродни тем, что рассказывают священнослужители во время религиозных обрядов. Но в операционной не было ни цветов, ни светильников, ни горящих благовоний – ничего, что смягчило бы нереальность происходящего. Хирург почувствовал ком в горле и несколько раз сглотнул слюну, чтобы отогнать это ощущение.

– На кого похожи ангелы?

– На самых обычных людей. Ни сияющих глаз, ни ослепительной ауры. Они не ездят верхом на зверях, не летают – ходят, как все. Наш ангел был ростом с меня, пониже вас, и полноват. Но мне кажется, их тела – лишь маски, которые они надевают для нас.

– И что было дальше?

– Мы стали видеться регулярно. Я звал, и ангел являлся. Я молил его отправить нас обратно, он с улыбкой отклонял мою просьбу. И расспрашивал меня обо всем. И пусть с каждой нашей встречей вероятность того, что нас вернут к жизни, уменьшалась, я все равно звал его, чтобы услышать новые вопросы. Я всегда стремился показывать людям разные точки зрения. Потому и стал учителем. И когда мои ученики не понимали того, что мне казалось очевидным, я старался выяснить, в чем загвоздка, и объяснить лучше. Я не говорю, что ангел стал моим учеником, – разумеется, нет. Я бы даже не осмелился назвать его своим другом. Но я дорожу временем, которое провел, отвечая на его вопросы.

А потом, в очередную нашу встречу, ангел неожиданно сказал, что может нам кое-чем помочь. Это в его власти.

Хирург высвободил селезенку из обрамления диафрагмы и прочих органов, осмотрел и приготовился перевязывать сосуды, по которым при жизни к ней поступала кровь. Учитель примолк, и доктор взглянул на него, давая понять, что по-прежнему слушает.

Учитель покосился на аптекаря:

– Ангел сразу же предупредил меня, что его слова должны оставаться в секрете. Вам, сагиб, я могу рассказать, вы имеете полное право знать, но умоляю, наша история не должна выйти за стены этой лечебницы. Нам велели по возможности никому ничего не говорить. Нельзя допустить, чтобы о нас узнал не то что весь свет, а даже эта деревня.

Хирург кивнул, обернулся к аптекарю; та замялась, но все же кивнула.