Ночной дозор

Поползло беспокойство по-воровски
там, где курортники и рыбаки
вечно хлопочут на воздухе вольном
между мысом Дейнджер и мысом Игольным,
ибо вздыбилось море, раскрыло клыки,

и кораблик Дорса, малютку «Бокки»,
в водоворот засосало глубокий;
злую шутку в несчетный раз повторив,
катятся волны через риф,
и смертью смердят водяные протоки:

смердит от «Джоанны», с которой в тумане
выходят призраки-англичане,
в торгашей на дороге в Капстад
перламутр или жемчуг купить норовят
или овец приглядеть заране,

от «Носса Сеньора дос Милагрос»,
от обломков, гниющих на дне вразброс,
там сиамские свергнутые вельможи
вкушают яства из бычьей кожи,
являя гурманства апофеоз,

от «Биркенхэда» смердит неизменно:
лошади в трюме, брикеты сена,
и четыре сотни наемных солдат,
маршировавших за рядом ряд
во хляби, где конское ржанье и пена.

Под утро отлив обнажает мели,
и чаячьи крики звучат еле-еле,
спеша к берегам во мгле седой
над лошадьми, что ржут под водой,
над зеленью погребальной купели.

Здесь под рыбацкую кровлю подчас
разбитого судна встроен каркас,
здесь сберегают благоговейно
обломки бочки из-под портвейна
или сломанный корабельный компaс.

На каменной банке у Клойтисбая,
где норд-весту покорствует гладь рябая,
к дому родному на полпути
Дорсово тело увязло в сети
и волны шуршат, его огибая.

Дорс утонул? Ведь он искони
наперед называл ненастные дни.
Кто же солжет своему же брату?
Доверяясь ему и Луви Лату,
рыбаки зажигали на скалах огни.

Тридцать четыре года — в бою,
в море, у гибели на краю.
Твердили ему, что он безрассуден,
но вернее и раньше других посудин
Дорс приводил с уловом свою.

Он пробовал — тверда ли земля
(он, кто подагру разыгрывал для
пособия на леченье в рассрочку!),
и на берег тащил свой челнок в одиночку,
полный зубана и горбыля!

«Не захочет рыбу купить оптовик
закоптим и завялим, урон невелик,
или же, Мекки, пойдем — за мысом
все продадим сухопутным крысам:
перекурим, заложим за воротник».

«Дорс, да тебе по колено море!
Ты вовсю ишачишь — а как же хвори?»
«Ай, господин, это вы со зла:
возле Филиппи святой мулла
приказал мне забыть о подобном вздоре.

Выправляй на дворе частоколье кривое,
сыпь фазанам не скупо зерно кормовое,
но следи, ибо ночью к тебе дикобраз
в огород наведается не раз,
что ни ночь — корнеплодам ущерба вдвое.

Ты, господин, гляди, примечай,
где волну зарябит, где плеснет невзначай,
а найдешь горбыля по верной примете
мигом тогда закидывай сети,
и лодку наполнишь по самый край.

Разговоры с ним, с горбылем, нелегки:
при шторме ловят одни дураки.
Ну, а ты поджидай в стороне, на отшибе:
жрать-то небось захочется рыбе,
и — разом под воду уйдут поплавки.

А вы — динамитом в один присест
гробите, грабите море окрест,
худшая вы-то и есть обуза:
глохнет горбыль, задирает пузо
и дрейфует навеки от здешних мест.

Вам фейерверк-то в забаву небось,
да и рыбы навалом, коль взорвалось,
для вас это дело — приятный отдых,
вы сеете голод в наших водах,
и сети наши пусты, хоть брось.

Жизни от вас, придиралы, нет:
даже зайти за кусты — запрет,
не то, мол, светлую жизнь устроите
и халупу мою бульдозером сроете,
если не сделаю ватерклозет!»