Ночь каллиграфов

Бейрут, август 1957 года

Дорогая мама,

Ливанская почта работает с перебоями, но я все же надеюсь, что это письмо до Вас дойдет. Отец согласился дать мне Ваш адрес. Память ему временами отказывает, поэтому вспомнил он его с большим трудом. Ваше имя представляется ему чем-то очень далеким, совсем из другой жизни. У него не сохранилось Ваших фотографий, и я даже не знаю, как выглядит моя мать. В наших альбомах есть фотографии, на которые вместо Вашего лица отец приклеил свое.

Он не слишком разговорчив. Когда я спрашиваю про Вас, он не отвечает. Работает он директором табачной фабрики, а меня отправил учиться к иезуитам, сказав, что дает мне лучшее образование в этой стране. Правда ли, что при рождении я был мусульманином? Друзья падают передо мной на колени, будто я потомок пророка.

В Бейруте жизнь приятная, но с точки зрения карьерных перспектив Франция лучше. Я поступил на медицинский факультет в Париже, начну учиться в октябре.

Очень бы хотелось Вас повидать, но не хватает времени. Узнаете ли Вы меня столько лет спустя? Табачные запахи отцовской фабрики не выветрили из моей памяти соленого воздуха Босфора. Как поживают Ваши дервиши с книжной полки? Помню, я в детстве разбил одного из них. Вы его починили?

Женился ли Недим?

Нежно Вас целую.

Жан

Я раз сто перечитывала его письмо, любуясь безупречной ровностью строк, замысловатыми завитками на согласных и легким начертанием знаков препинания. Было заметно, что сын писал в спешке и не правил написанное. Содержание было для него важнее формы. Меня привело в замешательство христианское имя в конце письма. Желая облегчить мальчику жизнь на новом месте, отец решил упростить его мусульманское имя, дабы ребенок побыстрее адаптировался в стране, именуемой «ближневосточной Швейцарией». Сам Мехмет решил назваться Пьером. Он был вхож в высшее общество Ливана, посещал светские рауты, уикенд проводил на Фарайе, [46]а Нур тем временем изучал переводы из «Энеиды» Вергилия и приобщался к катехизису под руководством отца Мутрана. Чтобы не отличаться от других мальчиков, он согласился принять первое причастие. Вероятно, просвира показалась ему горькой, совсем не похожей на пирожки с тимьяном, которые каждое утро приносили к нашему крыльцу. Держа на языке липкую плоть, он удивлялся, что она тает во рту. Отец Мутран повязал ему на руку белую повязку и подарил Евангелие. Обо все этих деталях мне поведала моя тетка Мириам, турчанка, жившая в Сирии и писавшая мне каждый месяц.

Отец Нура объявил себя политическим советником, бывшим албанским партизаном и соратником Исмета Инону, намекая на свои тайные связи с великими мира сего. Популярность его неизменно росла: Пьер-Мехмет ужинал в лучших домах страны и флиртовал с женами гостеприимных хозяев. На вопрос о семейном положении отвечал витиеватой фразой, восхваляя красоту и вольные нравы ливанских женщин. Директорская должность позволяла ему вести беззаботную жизнь, давать сыну самое лучшее образование и покупать великолепные трубки английского и французского производства. Его любовно собранная коллекция насчитывала более семидесяти таких трубок, а также двадцать костюмов и сотню галстуков.