Нобелевский лауреат

Почему она сразу не подумала о столь очевидных вещах, Ванда так и не смогла себе ответить. Наверное, ветер в этот мрачный весенний день выдул из ее головы все здравые мысли. А может, виноваты шесть месяцев, проведенные в Детской педагогической комнате, и она просто потеряла форму? Во всяком случае, ей срочно нужно домой. К ее счастью, неподалеку находилась станция метро, и вскоре она уже стояла перед дверью своей квартиры, лихорадочно роясь в сумке в поисках ключей.

В этот вечер Генри был особенно сердит. Ванда уже давно научилась отгадывать его настроение по стойке и нарочито невыразительному взгляду. Поэтому она решила его не трогать, а приготовила ужин и поставила перед ним. Хотя она была абсолютно уверена, что Генри голоден, его поведение при виде еды ее озадачило. Он так разбушевался, что чуть ее не укусил. Ванде вдруг стало очень обидно. В последнее время ящерица стала проявлять склонность к агрессии, на которую поначалу Ванда старалась не обращать внимание. В конце концов, когда у него было хорошее настроение, Генри оставался таким же милым и симпатичным, каким она его знала всегда. Вот только настроение у него стало меняться слишком часто, и Ванда далеко не всегда успевала понять, что его так взбесило. Если так будет продолжаться и дальше, с ним придется расстаться. Эта мысль ее ужасно расстроила. Она старалась не думать о том, что Генри может быть опасен. Даже когда совсем недавно он чуть было не откусил ей палец, Ванда восприняла это как неуклюжую игру. Несмотря на сильную боль, тогда она его простила.

Она подождала, пока он успокоится и съест ужин. Потом осторожно отодвинула террариум в сторону. Генри на нее вообще не посмотрел, хотя даже через стекло она ощущала его настороженный взгляд. «Интересно, что с ним происходит?» — подумала Ванда, открывая сейф. Она достала пистолет, положила его рядом с террариумом, снова засунула руку внутрь и вынула то, что искала. Это был список телефонных номеров, которых у нее вообще не должно было быть. Шеф требовал хранить подобные вещи на работе, категорически запретив вносить номера в личные мобильные телефоны. Но раз даже Гергинов знал, что она записывает стихи в мобильник, хуже этого уже не будет.

Ванда открыла мобильник и одно за другим стерла все свои произведения. Потом внимательно пробежала глазами список, выбрала один номер и набрала его. Нужно было позвонить трижды, чтобы на том конце отозвались.

— Алло, — послышался резкий мужской голос, — Кто это?

Хотя Ванда была почти уверена, что там поняли, кто звонит.

— Привет, Бегемот, — отозвалась Ванда. — Инспектор Беловская беспокоит. Надеюсь, ты меня помнишь?

Разговор не занял много времени. Чувствовалось, что собеседник нервничает, возможно, она его застала в неудачный момент, поэтому Ванде не пришлось его долго уговаривать.

Закончив разговор, Ванда вернула террариум на место. Генри уже успокоился. Она решила закурить и увидела, что в пачке осталась одна сигарета. Ванда не ела весь день. Сколько она так сможет выдержать — на кофе и сигаретах? Голова была тяжелой, на душе гадко. Она чувствовала себя эдаким подростком, который твердо решил любой ценой снять лишние килограммы, хотя они и существовали единственно в его воображении. Мать, помнится, ругала ее, но никакого иного способа, кроме голода, Ванда тогда не признавала.

Свою мать она не слышала уже два месяца. Сначала душу грызла обида на нее, а потом исчезло всякое желание общаться. Мать обладала удивительной способностью как бы невзначай уязвить, сделать больно, ведь она знала слабые места дочери. Каждый раз, когда Ванда решала ей позвонить, она ясно представляла себе все стандартные колкости, которые предстояло услышать. Желание звонить тут же исчезало. Даже слово «мама» порой трудно было произнести. А после долгого перерыва Ванда вообще не знала, как обратиться к матери, потому предпочитала молчать.

Весна, объявшая город, тоже молчала. Ведь именно это пришло ей сегодня в голову.

А министру, наверное, даже это уже известно.

У них с матерью никогда не было хороших отношений. Старшая Беловская отказывалась принять любые решения дочери. Прежде всего, она не была согласна с тем, что дочь живет собственной жизнью. Ей казалось скандальным то, что в этой жизни не было мужчины, детей, чего-то такого, что хотя бы немного напоминало семью. «Так и уйду из этого мира, некому будет глаза закрыть», — любила повторять она, словно дочь совершила уголовное преступление. Мать называла Ванду «мужиком в юбке», любила обсуждать ее личную жизнь со своими подружками, ожидая от них сочувствия и обвиняя во всем своего покойного мужа. Подружки ахали и осуждающе качали головой, во всем с ней соглашаясь.

Отец Ванды покинул этот мир пять лет назад, но в сознании бывшей учительницы биологии этот факт не только не умалял его вины, но, напротив, еще больше увеличивал ее обиду на то, что теперь она вынуждена коротать свои дни в старческом одиночестве. К тому же мать никак не могла простить Ванде, что та не осталась жить с ней. Родительская квартира в центре города сейчас стоила целое состояние.