— А вот в котором часу — не упомню. После открытия торговли уже около часу, — значит, в начале десятого… И ведь я его всегда примечаю — он еще сказал что-то такое… Подождите! — встрепенулась толстуха. — Точно, про участкового нашего. От него, говорит, иду. Подрайон-то рядом… Участковый у нас умница — участок знает как свои пять пальцев, память — компьютер! Он сам совершенно точно скажет, когда Дмитрий Дмитриевич был…
Вывеска подрайона виднелась буквально в двадцати метрах от магазина, и участковый оказался на месте. Солидный, начинающий полнеть капитан Самохвалов стремительно поднялся навстречу коллеге из угрозыска.
— Павел Михайлович, рад видеть! Как у вас? Что-нибудь выяснилось с этим детективом?
— Работаем. С этим и к вам. Кто еще так знает район!
— Верно, верно, — довольно пророкотал капитан. — Усольцева я, правда, знал неважно, но в его «агентстве» как-то побывал. Любопытно стало, каково это нынче — частным порядком с преступностью бороться.
Как бы подчеркивая контраст, капитан широким жестом обвел просторную комнату — одну из трех в подрайоне, — давая возможность оценить два телефонных аппарата, большой сейф в углу, дюжину вымпелов и грамот на стене, и бархатное знамя на мощном древке за шкафом.
— А с Хотынцевым-Ландой, целителем, вы тоже знакомы?
Участковый как бы даже и возмутился:
— Дмитрий Дмитриевич? О чем речь! Гордость наша. Блестящий врач, а какой человек!
— Но ведь тоже своего рода частник? — съязвил Строкач.
— Ну-у, скажете… Между прочим, он заходил вчера. Утром, где-то без двадцати девять. Я тоже только что прибыл, мы у дверей столкнулись. Побеседовать с Дмитрием Дмитриевичем — одно удовольствие, от него такая энергия исходит, потом целый день легко дышится.
— И долго вы заряжались?
— Не понял, — удивленно вскинул седую голову Самохвалов.
— Сколько вы беседовали с Хотынцевым-Ландой?
— Это проще простого, — участковый ткнул кургузым пальцем в черный раструб радиоточки. — Как раз «Маяк» девять пропикал, он и заспешил. Занятой человек.
— Значит, в девять?
— В четверть десятого — мы с ним уже на ходу потолковали кое о чем. А в чем, собственно, дело?
— Павел Михайлович, вы это серьезно насчет целителя? — в голосе Родюкова слышалось такое наивное удивление, что Строкач расхохотался.
— Ну, Игорь, ты у нас прост. Я лично вполне допускаю, что все действующие лица уже на том свете.
— Ну, Минская, во всяком случае, оборонялась…
— И потому выхватила из кармана халата «вальтер», которого у законопослушного гражданина быть не может? Пистолет был наготове — на ткани следы смазки, на оружии — ворсинки.
— Тогда, может, она выстрелила сначала…
— А Усольцев, мгновенно скончавшийся от трех пуль, прыгнул к Минской, ударил ее ножом и убрался в свой угол. Любопытная версия. Растешь… Ладно-ладно, не дуйся, — кивнул Строкач, посерьезнев. — Не было у меня причин грешить на Дмитрия Дмитриевича. Нет мотива, а кроме того — алиби, все состыковалось. В восемь тридцать вышел из дома, вахтер подтверждает. Десять минут ходу до подрайона. Сорок минут с участковым. В это время Усольцев пришел к Минской, уже оба были мертвы. В семнадцать минут десятого Хотынцев-Ланда входит в магазин. Две минуты на покупку масла совпадает с показаниями продавщицы и ее напарницы из соседнего отдела. В девять тридцать он уже возле дома, отдает соседке покупку и спешит на работу. В клинике появился, когда еще не было десяти.
— Что это за время такое — «не было десяти»? Как-то неконкретно, товарищ майор. — Родюков ухмыльнулся.
— Увы! — Строкач развел руками. — У него свой ключ, а уборщица пришла ровно в десять. Доктор уже был на месте, облачен в белый халат и что-то там колдовал со своей водой. Впрочем, все это не имеет значения — к тому времени, когда он вручил масло соседке, вахтер обнаружил трупы. Так что считаю излишним дальнейший анализ распорядка дня многоуважаемого психотерапевта.
— Вот и отлично, Павел Михайлович. Он у нас — положительный персонаж, даже чересчур.
— Дело в алиби, а не в этой сугубой положительности. Самое подозрительное, что может быть, — стопроцентная лояльность. Ведь вполне можно допустить наличие неизвестного нам мотива. Знаешь, как говорят: «если есть брак, есть и повод для убийства». То же самое и с соседями.
— Тогда можно допустить, что…
— Семидесятилетняя старуха мастерски зарезала молодую крепкую девушку, — подхватил майор. — С близорукостью минус восемь и ишемической болезнью второй степени. Наблюдается она, однако, в районной поликлинике, невзирая на фантастические способности обожаемого сына. Оставь Марию Сигизмундовну в покое. Идем дальше. Рядом у нас обитает очаровательная Светлана Евгеньевна Турчина, двадцати лет. С вечера к ней кавалер пожаловал. С ночлегом. А между тем утром никто не видел, чтобы он выходил, не оказалось его и в квартире.
— Так, может, поговорить с ней как следует, Павел Михайлович?