— Последуйте моему совету и ради вашего же блага называйте его впредь только «Тёмный Лорд». Что касается вашего вопроса — почем знать? Полагаю, с дня на день. Ваше здоровье, Присцилла, — он поднял свой кубок. — Здоровье и долголетие. Прошу, выпейте.
Я осушила свой кубок, не ощущая никакого вкуса.
— Вы чем-то смущены, Присцилла? — осведомился он с совершенно неискренним участием. — Заверяю вас, если вы храните верность Тёмному Лорду, вам нечего опасаться. Как я сказал, у нас с вами впереди много дел. Прежде всего касательно труда вашего достопочтенного предка Гарма Годелота.
— Позвольте поинтересоваться, — отозвалась я, порадовавшись тому, что мы наконец разобрались с любезностями. — Имеет ли «Роза ветров» какое-нибудь отношение к Тёмному Лорду и тому происшествию в Албании? — Эта мысль пришла мне на ум в тот самый миг, когда начала срываться с губ.
— А вы даже очень сообразительны, — Розье улыбнулся, вальяжно откинувшись на спинку стула. — Да, откровенно говоря, всё это непосредственно связано между собой. Я делаю из этого вывод, что вы с головой ушли в «Розу ветров», не так ли?
— Да, вы правы... Тогда, в больнице, я на всю ночь погрузилась в чтение, отвлекшись от досадной палатной действительности, но дома читать куда приятнее. Вы не поверите, когда я скажу, что несколько лет разыскивала эту книгу и предчувствовала, что в скором времени она окажется в моих руках. Мне как-то раз даже приснилось, что я вот-вот дотянусь до неё, и я преисполнилась таким восторгом, что... — я лепетала в порыве захлестнувших меня чувств, но вовремя запнулась. Перехватив веселый взгляд Пожирателя, я прикусила нижнюю губу. — Я и помыслить не могла о том, что она так легко мне достанется...
— Давайте-ка раскроем карты, — деловитые нотки прорезались в голосе Розье. — Скажите мне напрямик: вы кому-нибудь симпатизируете с той стороны?
— Разве что Краучу, — ответила я, ничуть не замявшись. — Он подкупает своим напором и непреклонностью.
— Но... симпатизируете только поодаль, посредством статеек, верно? И вам бы не хотелось повстречать такого человека в своей жизни?
— Нет, ни в коем случае. Но сильные стороны противника нужно уметь признавать.
— Противника? — Розье вопрошающе приподнял бровь. — Вы не называете его врагом... О чем это может говорить, мне любопытно?
Его требовательный тон начал действовать мне на нервы.
— О том, что слово «враг» это слишком личное.
— Пожалуй, Крауч достоин того, чтобы признать его опасным... оппонентом. В отличие от Дамблдора, — Пожиратель сухо засмеялся.
— В также Крауч в довольно необычной манере рассуждает о «феномене пожирательства», — добавила я.
— Присцилла, вы нам льстите? Я же в курсе, что Крауч называет это «заразой». «Зараза этогo рода распространяется c пагубной быстpoтой эпидемии: раз вcпыxнув, oна поражает самых нездоровыx людей...» — цитировал Розье к моему огромному удивлению.
— Вас покоробила моя откровенность? — я не удержалась от колкости.
— Оставьте, мы сблизились достаточно, чтобы избежать словесных перепалок.
Усевшись поудобнее, Розье повёл непринужденную беседу, пересыпая её светскими блёстками ocтроумия. Когда речь снова подошла к теме визита — «Розе ветров» — мы погрузились в довольно пространную беседу.
Розье упомянул об интересной гипотезе, которую выдвигает Годелот — о том, что роза, то есть душа может уронить более одного лепестка. Я с ходу отмела эту версию как неприемлемую и ответила, что Годелот рассуждал на этот счёт весьма абстрактно, поскольку сам питал сомнения в данном вопросе. Розье внезапно нахмурился и отрезал, как ножом, что от меня не требуется задавать вопросы.
Окинув меня каким-то нетерпеливым взглядом, он начал рассказать о лепестках, подчёркивая, что я «обязана осмыслить и принять сказанное без каких-либо предубеждений». Я с изумлением слушала его словоизлияние, которое наконец-то пролило свет на то, зачем меня пригласили. Оказывается, ключевую роль сыграла особая наследственность магии Годелотов и характеристика, составленная профессором Сэлвином на мой счёт. По его словам, «я не подвела своего предка и проявила небывалый интерес и явный успех при сдаче темы Хоркруксии».
Хоркруксия интересует меня как семейное наследие и как сверхчеловеческая гипотеза, которая поражает своей необъятностью, относительностью и подвижностью. «Дромароги б вас побрали, профессор, — воспротивился голос разума, — речь же идёт только о гипотетическом!»
Никто не хочет заниматься беспристрастным изучением хоркруксии в силу того, что она затрагивает чисто человеческий страх перед неизведанным. Лучше не тревожить привычную модель cущecтвования, ведь что угодно может оказаться за её пределами — и такое, с чем никому из нас тягаться не по плечу.
Розье по сути объяснил, что от меня требуется выяснить, как роза может уронить не один лепесток, и не два, а целых семь. Он довольно деликатно намекнул на то, что от моего успеха в этом исследовании зависит исход моей жизни, и то, какую ценность она будет иметь в глазах Лорда Волдеморта.