Ньирбатор (СИ)

Лорд посмотрел на меня, словно я что-то выдумывала или высказывала неумеренные капризы. Он тяжело вздохнул, открыл мою тетрадь и начал водить волшебной палочкой по диагонали, что-то шипя. Так продлилось около трёх минут. Мне не терпелось наконец прочесть тайны расшифровки. Лорд закрыл тетрадь и я протянула руку, чтобы забрать её, но он придавил её своими мертвенно бледными руками с паучьими пальцами.

— На первое время этого тебе будет достаточно, — сказал он.

Откинувшись на спинку кресла, Лорд осведомился, что ещё полезного я извлекла из первого очерка. Я рассказала ему, что выделила «Обряд козла», который, если слегка его преобразить, в контексте шестого крестража сослужит намного лучшую службу, чем тот, к которому он привык. Придётся задействовать свидетелей, но потом можно стереть им память. Мимоходом я упомянула о деталях из «Розы ветров» и из сборника Бартоломью, которые вписываются в «Обряд козла». Я сама себе удивлялась, что выказывала столько уверенности, решимости и непоколебимости, уверяя его в том, что он, должно быть, и сам знает: что из всех этих источников следует почерпнуть выбранные элементы и сложить их воедино — в итоге получим самый лучший обряд для шестого.

Лорд слушал и слушал меня, а в итоге кивнул и сказал:

— Что ж, теперь я мог бы отпустить тебя готовить зелье.

Я нервно прикусила губу, не понимая, что значит «мог бы», и почему он медлит.

— Уйдёшь, — лениво протянул он, опять раскрыв мою тетрадь, — когда вода в клепсидре доберётся до следующей черты.

Я посмотрела на серебряную клепсидру на подоконнике и увидела, что до следующей черты ещё полчаса.

Он хотел, чтобы я всё это время сидела и смотрела.

Что ж, так я и сделала.

Мы сидели с госпожой Катариной в гостиной. Фери доложил, что она весь день пpoлежала, глядя прямo пepeд coбой. Он пробовал напоить её целебным, как он считает, козьим молоком, но она упрямо запечатывала рот, как капризный ребёнок.

Тем не менее, госпожа кротко согласилась выпить моё зелье вместе со своей сывороткой, — однако видимых улучшений не наблюдалось. Она теперь подолгу сидит и молчит в своём кресле. У нас март, а в камине огонь полыхает, как в кузнях Ангбанда. То же самое в комнате Лорда. Неужели они мёрзнут? Она — от неразделенной любви, а он — от бессмертия?

О чём думает госпожа, когда вот так сидит и длительное время смотрит в огненную пустоту? Я спросила её об этом как будто невзначай. «Ты же знаешь, душенька, — ответила она спустя продолжительное время, — какая печаль охватывает всех влюбленных. Безразличие Тёмного Лорда иссушает меня». И когда она произносила это, выражение лица у неё было такое, будто она совсем изголодалась. Потом госпожа начала вспоминать о своём покойном муже: «Я бы хотела, чтобы Лорд тоже носил цилиндр и чтобы сдвигал его набекрень под тем углом, под каким сдвигал его мой милый Готлиб». Я хорошо помню тот цилиндр. Его поля так лоснились, как если бы улитки избрали их своей кроваткой.

Вдруг вся оживившись, госпожа промолвила:

— Смотри-ка, вон тот! — госпожа махнула рукой в неопределенном направлении.

— Кто? Где? — растерянно спросила я.

— Ну там… — она повторила движение руки, но показала ещё менее определённо.

— О чём вы? — спросила я, борясь с желанием затолкать сумасшедшую в чёртов камин.

Я развернула торшер, придвинула его к госпоже и направила ей в лицо яркий свет, силясь рассмотреть сама не знаю что. Всматриваясь в её стеклянные глаза, я увидела резко очерченную янтарную радужку. «Если вы вдруг превратитесь в кошку, — завопил мой мысленный глас, — кто оформит завещание?!» Госпожа поморщила нос и быстро заморгала, затем приподняла руки и оттолкнула меня. Сила её оказалась отнюдь не дамской — меня отбросило прямо на кушетку. Подол моего платья зацепился за носок туфли и я чуть было не бахнулась лицом об бюст Витуса Гуткеледа.

Только-только хотела встать, как дверь в гостиную отворилась и вошёл Лорд — в лице ни кровинки, одни глаза красные. Вошёл он твёрдым шагом — впopу мне cамой так вxoдить — и плотно прикрыл за собою дверь. Я подпрыгнула как ужаленная. Да будут прокляты все платья в пол! А госпожа даже не заметила его. Вот до чего доводит любовь: любишь до такой степени, что уже не замечаешь. Лорд развязно уселся в кресло с другой стороны бюста Витуса и испытующе посмотрел мне в глаза. Я бросила на него умоляющий взгляд, дескать, сделайте что-нибудь, госпожа совсем спятила от любви к вам...

— В чём дело, Приска? — спросил он. — Ты так смотришь на меня, что аж дрожь пробирает.

Его ухмылка застлала собой все мои упования на помощь. А ранним вечером он был таким... почти что любезным.

— Милорд, госпоже нездоровится, — глухо ответила я. — Моё зелье не помогает ей. Быть может, вы знаете, что делать? Видите, она вас даже не заметила, настолько помрачился её рассудок.

Он расположился в кресле поудобнее. Пустующее выражение лица.

— Если рассудок у неё помрачился, то в оправдание ей следует сказать, что голова у Катарины от природы слабая и твёрдостью рассудка она не отличается. Когда безмозглые теряют рассудок — кто заметит?