Ньирбатор (СИ)

Перед самой калиткой замка он уже почти плелся. Я смотрела на него вниз, и утешала себя, что это, должно быть, сырой мартовский воздух остудил его горячность. «Может, снова уединиться с ним в склепе? — я вяло размышляла. — Что-то руки никак не доходят...»

Вспоминается, как Варег впервые решил прийти ко мне в гости без приглашения. «Я даже калитку открыть не мог, — он угрюмо рассказывал, — только притронулся, и тут искры бросились из заостренных прутьев, и мне в глазах мгновенно потемнело. Из замка вышел самый уродливый эльф из всех, что мне приходилось видеть. Я подозвал его и он лениво подошёл. Он зачем-то выколдовал себе возвышение и, опершись подбородком о пику, спросил: ты чего здесь забыл, женишок?»

Пожалуй, я никогда не слышала, чтобы Фери так разговаривал с Варегом и тем более угрожал ему. Фери просто не любит, когда приходят без приглашения. Варег шутил, что эльфу сам черт не брат, но это полный вздор; просто Фери умеет играть на публику и очень гордится тем, что носит свежевыстиранный колпак. Играть ему не удается только с Лордом.

Какое-то время Варег в нерешительности топтался возле калитки и никак не мог заставить себя войти. Он брался за ручку калитки и вновь опускал руку. «Неужели ты не подумал, что я выгляну из окна и увижу твои жалкие колебания? Куда подевалась вся твоя пресловутая смелость? Неужели так боишься наткнуться на Лорда?» — я прошептала и представила себе, как скажу ему об этом, увижу его смятение и буду зубоскалить. Я удивилась сама себе. Над Варегом я никогда не смеюсь. Он мне как родной, как брат... Стоп! Он же мой жених, что за дела!..

В водовороте стремительных событий я всё время вижу два навязчивых образа, и не могу уйти от них, как ни стараюсь. Первый образ связан с семнадцатым февраля: я до сих пор не могу забыть эту дату и сердобольные гримасы Варега, когда он напал на меня из-за каких-то МакКиннонов. После той ссоры между нами выросла дистанция, которую я до сих пытаюсь сократить. Его неуверенность возле калитки показывает, что пока безуспешно. Признаться, я тогда почувствовала себя мёртвой для каких бы то ни было светлых чувств. Словом, такой, какой Барон рисовал мне идеальный образ тёмной волшебницы. Барон, мой грозный советник, где же ты?..

А второй образ касается змея из моего сна. Он терзал меня. Но он был прекрасен. И это чересчур парадоксально. Только с тобой, дорогой мой дневник, я могу так пооткровенничать. Начиная с того злополучного вечера легилименции, когда Лорд спрашивал меня о сновидениях, мне не даёт покоя мысль, что он догадывается о приснившемся мне змее. Я подозреваю об этом на инстинктивном уровне, пока лишённом всякой логики, ведь речь идёт об особых сновидениях как последствиях хоркруксии, а в этом Лорд смыслит куда больше моего. Хоркруксия дышит логикой, стройной как теория музыки. Гармония. Пропорция. Равновесие. «Структура крестража есть число системы, есть фopма существования системы во времени, форма cуществования пространства вo времени, из вpeмени, до и после времени, в целoм — временной cpeз системы. Делимость — это первое рациональное отношение оригинала и объекта, возникшее в душе, в которой весь внутренний мир поддался делению по её усмотрению...»

Варег, наконец-то, решился и повернул ручку калитки.

Уже в Аквинкуме, гуляя рука об руку с Варегом, я почувствовала облегчение и напрочь забыла о тягостном наблюдении. Он сплошь и рядом целовал меня, прямо посреди улицы. Величавые колдуны и колдуньи оглядывались и негодующе качали головой, но мне было всё равно. Шестидесятые годы, что поделаешь. Когда Варег отошёл в лавку Лемаршана, чтобы обсудить алмазное предприятие, я зашла в трактир Каркаровых повидаться с Агнесой и спросить, что там намечается со злоумышленником.

— Если ему так нужны усы, почему бы ему не завести себе красивые, закрученные такие... Насколько симметричнее стала бы его внешность! — Агнеса рассуждала о Рабастане Лестрейндже, потягивая сливочное пиво.

Я поняла, что это тот случай, когда убить руки чешутся, но причины приличной не находится. Но разве можно так буднично рассуждать об усах своей потенциальной жертвы?

Я заметила, что Агнеса впервые уложила свою пепельно-русую гриву — наверное, в попытке хотя бы внешне укротить свой душевный вихрь. Выражение её лица было более спокойным. Наша прошлая болтовня расположила её ко мне — она стала откровенней. Оказывается, иногда полезно излить душу, — по крайней мере, не будут считать подозрительной. За разговорами и делами день промелькнул, как единый миг.

— А ты слышала, что лошади пустят Исидора на колбасу? — вдруг спросила она. Я удивилась, что ей известно об этом деликатном деле.

— Миклос тебе рассказал?

— Да нет. В деревне все об этом говорят. Но что потом с той колбасой? — задумчиво рассуждала Агнеса. — Истинное отмщение требует, чтобы она оказалась на прилавке магглов.

— Но Исидор же чистокровный! — рассмеялась я. — А вдруг магглы после такого яства облагородятся и магию переберут? Будет неосознанный грабеж. Пожиратели накажут кентавров.