Нина Горланова в Журнальном зале 2007-2011

Вы думаете, сколько прошло до свадьбы? Полгода? Год? Но на этот раз Нонна Степановна и родители Мальвины стали волшебниками и ускорили время с помощью магических зеленых бумажек. Они так подействовали на тюремное начальство, что уже через две недели Юрий Викторович снимал на видео эту тихую свадьбу.

Среди трех заключенных, которым разрешили присутствовать, был невинно осужденный Фомин. На самом деле невинно осужденный. Все жадно смотрели на кольца, на фату, на цветы, на торт. “Вот так повезло! — говорили их ошеломленные глаза. — Эта мать жениха еще очень ничего. Тарас говорил, что отца давно нет. Вот бы ее… а то простаивает без толку. И сколько их на воле простаивает. Вот бы мы им техобслуживание устроили!”

Им и мать невесты показалась недообслуженной, но к определенному выводу они не пришли даже после длительной конференции, устроенной в камере после свадьбы.

— Отец этой Буратины, бля, Мальвины крепко понужает. Видно же по каждой клетке его красного хлебальника.

— Конечно, пей, мужик, и за нас тоже, кто же против. Но сильно не увлекайся, а то твою жену будет кто-нибудь другой окучивать.

— Га-га-га-га! Гы!

Фомину первое время было обидно сидеть невинно: не убивал он хозяйку, у которой снимал квартиру. А его отпечатки в другой ее квартире — так это он помогал ей мебель передвинуть. Он-то думал, что как бывший десантник все-таки через все пройдет и выйдет, но его три месяца били-пытали, и, когда побежала кровь из всех отверстий, он написал признание. Дали ему десять, и вот уже четыре позади. Вдруг с неба упало: задержали банду, у которой среди прочих злодейств было убийство той хозяйки, и ему начальник тюрьмы деловито сообщил, что готовятся документы на выход. Вот почему, расчленяя свой кусок торта подрагивающими руками, он не мог остановиться и рассказал историю из своей могучей цветущей юности. Короста лица его зашевелилась и расправилась. Хотя Тарас слышал этот сериал Фомина несколько раз и сейчас в его жениховской голове плыли горячие картины, он присвистывал, поддакивал и хлопал по колену — то своему, то Мальвины. Сейчас все было хорошо, об этом он догадывался по улыбке матери. Все шло вперед, к ослепительной вспышке, поэтому история Фомина легла естественно, как масло на хлеб.

— Вот как мы с вами сейчас сидим… сидели мы — десантники — с погранцами. Я поспорил: спрячусь в лесу так, что ни один пограничник с собакой не найдет.

— На сколько бутылок поспорили? — спросил отец Мальвины.

— На две, но спирта. Ночь я взял на подготовку. Утром в этот лес два погранца с собакой скользнули, ничего под ногой не хрустнет! Она сначала взяла след, привела к дереву, а потом встала в недоумении: аф, аф! Кинолог орет: “Падла, ищи!”. Она откликается и на падлу, хотя в паспорте была записана кличка Бояр.

— Боярский, в смысле?

— Нет, типа боярин — шуба у пса важная. А другой погранец верещит: “Заварили, суки, нюх у собачки — дали горячего вчера!”. Они потоптались, а потом кричат: “Выходи, Фома, бери свой спирт!”. Тут кусок дерева отваливается, и выхожу я. За ночь выдолбил ствол изнутри по своему росту. Пес обрадовался, запрыгал: вот он, вот он. А погранцы вызверились: “Мы и сами его видим, падла! Две бутылки придется отдавать!”.

Когда их оставили одних на трое суток, Мальвине хотелось поговорить о школьном театре со скорлупой, вспомнить о Станиславском-Сраниславском и как Тарас провожал ее по слабо светящемуся снегу, а лицо его почти пропадало в приполярной пермской тьме. Вместо этого он был механически неутомим. Правда, успел сказать одну фразу перед многочасовым мощным сопением:

— Я не убивал, я только мобильник до угла донес, меня друзья попросили.

Неутомимость Тараса утомила Мальвину до такой степени, что она по стеночке, как раненый, добиралась по коридору на кухню ставить чайник.

— Силикатники, родные! — звала она громкими мыслями. — На помощь! Усыпите вы его хоть на два часа своей продвинутой нанотехнологией! А то бедный зародыш не сможет завязаться.

Но жители земного ядра не вылетели из ближайшего вулкана и не помогли — они были заняты освоением параллельного мира. И с тех пор мысли о силикатниках никогда больше не захлестывали сознание Мальвины.

— Тарас, я фотографии тут привезла. Вот, смотри: здесь я нашла белый гриб весом четыре килограмма.

— Потом, потом.

— Мальвина, узнаешь? Это я, Полина Понизова. В “Одноклассниках” узнала, что ты вышла за Тараса. Поздравляю, конечно.

В этом “конечно” чувствовалось что-то не то.

Мальвина, начитавшись романов, говорила о Понизовой всегда воздушно:

— О, это роковая женщина. В нее все влюбляются, один топился.

— Ну, конечно, топился, — отвечали одноклассники. — Заразила его гонорейкой. Она же всем давала.

Мальвина зашла в “Однокласники” и прочла у Понизовой:

“Водила собаку к астрологу, сука плохо ест, сука, звезды для нее неблагоприятно сложились: Венера на Марс пошла. И астролог посоветовал ее три дня не кормить”.

Папенька Понизов был богат не только по уральским меркам.

Мальвина почувствовала: “не то” нарастает.

В школьном театре режиссер Вишнёв говорил: