Нина Горланова в Журнальном зале 2001-2003

— Мы с ним гуляли и попали в зимнюю грозу! Казалось, что молнии бьют в одно место — в нас. Рядом синички две прижались друг к другу. “Это мы”, — сказал Юра, и прижал меня к себе. С тех пор звал меня синичкой. “Моя синичка купила мне новый галстук”. Я потом купила двух синичек, и они жили у нас, но когда Юру посадили, я их выпустила. На волю…

Письмо Лизы

— Одно письмо Бугайчук мне сегодня довозвратил, я звонила — спрашивала. Вот оно — возьми, Нина.

“Юрочка, пишу тебе в Такой День! На земле Рождество, Правда, в Вифлееме стреляют… Его Рождество — над всем торжество, а наши рождения — за бедой хождения…

Я уже выздоровела от гриппа и причастилась. Представляешь, когда вынесли чашу с Причастием, вдруг в храме запахло озоном! Честное слово!

И чтобы накопить силы, чтобы спасать тебя, я поставила елку, искусственную, ту, что ты подарил в первый год нашей совместной жизни, помнишь? И Левка-кот залез на нее — представляешь! Как он цепляется за пластмассу, я не понимаю… Дочь мне призналась, как она в детстве молилась: “Боженька, ну пусть я где-нибудь на задворках — у забора в лопухах посижу возле Тебя!”. Если б не твои деньги, мы бы так счастливо прожили — пусть на задворках, в лопухах…

Еще вот что: мне надо было сжечь православный календарь, батюшка сказал, что нельзя просто выбросить. И вот я начала жечь, а он никак не сгорает. Смочила водой остатки — в таз положила, чтоб тление никуда не перешло. Но нервность напала такая, что не могла оставить на ночь — вдруг пожар начнется, когда я засну. Оделась и пошла выбрасывать в мусорные баки на улицу…

Деньги на хорошего адвоката я накоплю. Я еще не успела в прошлом письме тебе сообщить, что начала подрабатывать через ночь в казино (крупье). Ничего, всё выдержу, хотя и непросто все. Если клиент много выиграл, меня подозревают в сговоре и грозят уволить. Если клиент много проиграл, он на мне это срывает — поносит буквально матом! А чаевые дают фишками, и они все — увы — потом идут в фонд казино…

Но к лету ты будешь дома — в это я верю!

Так давно, так давно тебя не видела, слышишь, сил нет, но и есть. Все мы вынесем. Спасу тебя от этой несправедливой судьбы!

Сегодня посмотрела в окно: выпал снег — такой белый, словно ждал моих глаз — полез в душу: “Ну, давай думай-думай, для чего я лег тут, такой белый!” И я поняла: скоро обелю тебя, Юрочка, и ты выйдешь на свободу. Целую тебя, ангел мой, в каждое крылышко! Я даже, подходя к нашей двери, уже представляю, как поцелую ее, когда ты вернешься и своим ключом откроешь ее.

Вчера ехала в лифте, а лифтерша там тоже была — смывала неприличные надписи. И мне захотелось, чтоб скорее все случилось так: ты дома, а тюрьма стерлась в памяти. Из памяти. Сейчас опять испеку лепешки на огуречном рассоле и отнесу нищим.

Иногда внутри тела у меня словно кто-то кулаками стучит от гнева: за что это все, почему с нами? Ведь ты в этом деле совершенно не был замешан! Но знаю, что это бесы стучат, и молюсь… Для чего-то Господь послал нам испытание, Он лучше знает, что послать. Давай вместе думать, как нам быть, что предпринять.

Да, знаешь, сегодня Изя зашел ко мне: отец умер (приду ли я проводить), у него рубашка на груди разорвана — у евреев так принято показывать траур, чтоб вокруг все понимали, как с этим человеком в это время надо тепло обращаться. И мне так захотелось рвануть воротник блузки, чтобы знали…

Помнишь, у Булгакова: “Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца, и поразила”?! Нет, любовь — не убийца, она никого не убивает, а раньше я восхищалась “Мастером и Маргаритой”…

Я верю, что скоро тебя выпустят! Когда в школе у Лермонтова читала, что есть высший суд (наперсники разврата), то думала, что это все символически… а теперь мы все ведь знаем, что есть Высший Судия в самом деле, и он точно не подвластен звону злата…

Говорят, что Москва бьет с носка — это значит, бьет лежачего. Но Пермь нынче берет пример с Москвы?

Твоя синичка”.

Хамелеон

— А как только он вышел, так сразу ушел от меня — к Светланчику! Говорит: “Я понял, что такое свобода! Это когда я с той, которая мне нравится, а мне молодые нравятся”…

— Квадратное чудовище! — невольно вырвалось у меня.

— Нет, он не чудовище, он объяснял так: как хамелеон не может имитировать раскраску шахматной доски, слишком сложно для него, так и он не может имитировать любовь ко мне. Хотел бы, но невозможно, оказывается…

— Вот тебе и сюжет, Нина.

— Нет, это бы если лет 10 назад… Раньше мои рассказы были: “Господи, помоги!” А сейчас я пишу не так. А примерно так: “Господи, благодарю Тебя за то, что всем помогаешь!”

— А я жду помощи! В главном. Через тебя как-то можно найти адрес Шестерова? Он, наверно, бедствует. Поэзию сейчас практически не издают ведь… Да и не читают.

Рядом выпивали и закусывали. Одна журналистка сказала другой:

— А я хорошо с книжкой засыпаю.

— Да, ты говорила — хорошо с книжкой…

— Вот видишь, Нина, книги уже как снотворное стали, — заметила Лиза.