Нимфоманка

— Рина! Рина! Я люблю тебя! Прости меня за то, что вывалила всё это на тебя! Я не хотела! — шептала Мари покрывая поцелуями лицо дочери. Рина не вырывалась, рыдая она прижалась к матери и Мари принялась гладить её по голове дрожащей рукой. Я вдруг ощутил себя лишним и не сказав больше ни слова вышел из комнаты аккуратно прикрыв за собой дверь. Вернувшись к себе, я лёг на футон и сразу уснул.

На следующий день была суббота, рано утром приехал мой старик и мы сели завтракать полным так сказать составом. Я заметил, что отношения между Мари и Риной сильно переменились. Моя мачеха больше не отводила испуганно глаза встречаясь взглядом с дочерью. Теперь в её взгляде была лишь нежность и гордость. Рина же, похоже, смущалась, но всё же, кажется, тоже была не против. Отец тоже заметил перемену в их отношении друг к другу и то и дело расплывался в счастливой, глупой улыбке. Наш лагерь литературного клуба заканчивался завтра и видимо это было основной причиной того, что Эндо-сан выглядела грустной и подавленной. Однако она немного оттаяла, когда мы начали репетировать наш спектакль. В ней принял участие и отец, хотя Мари, сидя с пьесой в руках, приходилось постоянно подсказывать ему, так как текст он совершенно не знал. Однако видя, как, несмотря на свой нелепый вид, старается мой старик, я тоже начал выкладываться изо всех сил. Когда мы закончили, Мари наградила нас бурными аплодисментами. Рина подошла к ней, как ребенок, ищущий одобрения и Мари стала заботливо поправлять ей волосы. У меня возникло такое ощущение, что моя сводная сестра после вчерашнего слегка впала в детство и Мари всячески это поощряла.

— Давайте сыграем нашу постановку, во время культурного фестиваля! — предложила Имамура.

«Час от часу не легче!» — подумал я с тоской.

Когда мы перед ужином ненадолго остались наедине, Мари прошептала, прикоснувшись пальчиками к моей руке:

— Спасибо, Такаши-кун!

Опять меня благодарят, хотя я, собственно, ничего и не сделал!

Вечером мы разожгли большой костёр. Эндо и Имамура, исчезли на какое-то время, но потом тоже присоединились к нам. В отблесках пламени, отбрасываемых костром, я видел счастливое личико Мари, сжимавшей в своей руке руку дочери и мне от чего-то было очень грустно. На следующий день, мы до обеда наводили порядок, сжигали мусор и собирали свои вещи. Пообедав, заперли двери и двинулись в обратный путь по извилистой, узкой горной тропинке. Спуск дался Имамуре и Эндо-сан гораздо легче, чем подъём. Возможно потому, что спускаться проще чем карабкаться наверх, а может быть из-за того, что обе девушки немного окрепли за эту неделю. Все мы еле-еле поместились в большой внедорожник отца. Рина несколько раз оглядывалась на гору, с которой мы только, что спустились, пока она не скрылась из виду. Уже скоро мимо нас побежали дома и через каких-нибудь два часа мы были уже в Токио. «Так странно, ещё утром мы жгли мусор во дворе нашего лесного домика, а теперь я уже снова в городе!» — думал я. Глядя на Рину и переполненную счастьем Мари, я снова, как тогда в сарае ощутил себя третьим лишним.

Мой старик развёз Имамуру и Эндо-сан по домам, это было вполне в его стиле. Думаю, ему просто хотелось покрасоваться перед сенсеем. Когда Эндо выходила из машины, лицо её было настолько бледным, что казалось почти серым.

— Увидимся в школе! — сказала ей Имамура, Эндо не ответила, мы уже отъехали, а она всё ещё стояла у обочины дороги, небольшой синий рюкзак сиротливо прижимался к её ногам. Я взглянул на Акиру, она хмурилась, щёки у неё были красными. Кажется, никто кроме меня не замечал того, что происходит между Имамурой и Эндо-сан. Отец оживлённо болтал с Мари, а Рина отвернувшись смотрела в окно. Можно было сказать, что моя сводная сестра ведёт себя странно, но я уже привык к тому, что подобные приступы меланхолии время от времени с ней случались. К нашему дому мы подъехали, когда был уже вечер.

— Давайте пиццу закажем? — предложил отец.

— Отличная идея! — восхитилась Миура-сенсей, у неё уже несколько раз бурчало в животе от голода, и она очаровательно смущалась. Я подумал, что сейчас ей приходится кормить двоих, а не только себя. То, что мы стали теперь большой семьей, я особенно остро почувствовал, когда таскал наши вещи в дом. Мари устала, она улеглась на диване закинув длинные ноги на подлокотник и не желала сдвигаться с места пока не привезут еду. Рина сразу ушла наверх в свою спальню и нам с отцом пришлось самим таскать рюкзаки и сумки. Пока отец звонил в пиццерию, я поднялся наверх и в своей комнате наткнулся на Рину сидевшую на моей кровати.

Я уселся с ней рядом. Некоторое время мы сидели молча.

— Ты как? — спросил я.

— А как ты думаешь? — отвечала Рина с горечью

— Как бы ты себя чувствовал если бы узнал, что твой отец издевался над твоей мамой? Прости, я не хотела! — спохватилась она.

— Ничего, всё нормально, — я не знал, что ей сказать, просто ничего не приходило в голову.

— Я хочу завтра кое-куда съездить! — сказала мне Рина, — прикроешь меня?

Завтра начинался второй семестр.

— Я поеду с тобой! — сказал я ей.

Рина посмотрела на меня.