Нимфа по имени Ди

– Если даже ты о чём-то сожалеешь, то что остаётся нам, простым людям? – Девушка оглянулась на тёмное зеркало реки.

«Ты можешь плакать. А я не могу».

– Слёзы не всегда помогают, – грустно улыбнулась девушка.

«Ты кого-то потеряла?»

– Я потеряла мечту. А ты?

«Часть себя».

Эта часть умерла вместе с Сэлом, подумала она. Хотя единороги бессмертны. А то, что осталось, не знает, кто оно и кем себя считать.

– Мне кажется, что я себя никогда и не находила. Мои родители умерли… уже давно, и с тех пор я постоянно была кем-то другим. Я не знаю, как выгляжу, что думаю и чувствую настоящая я. И есть ли она вообще.

«Кто ты сейчас?»

– Никто.

«Так не бывает. Все мы рождаемся кем-то и если изменяемся, то становимся новыми кем-то. Это не хорошо и не плохо, это жизнь, а изменения – часть жизни. Даже смерть – необходимое преобразование, рождающее нечто иное».

«Что я говорю?! – внезапно ужаснулась она. – Разве смерть Сэла была необходима? Разве его гибель ради меня была кому-то нужна?»

– Тогда я – комок влажной глины, – ответила девушка. – Когда кто-то пытается придать мне желаемую форму, я покорно принимаю её. Но сегодня я узнала, что не все любят мокрые податливые комки.

«Поэтому ты здесь?»

Девушка покосилась на парапет и, помедлив, кивнула.

– Я вдруг подумала, если я никому не нужна, то не проще ли… сразу?

«Взять билет в один конец?»

И от кого она слышала эту фразу?

– Да… вроде того.

«Иногда люди умирают потому, что чувствуют себя нужными. И в порыве этой нужности принимают предназначенную тебе пулю… Такой жест одновременно и ужасен, и прекрасен, но после ты не понимаешь, как жить дальше с ощущением, будто именно ты спустила курок…»

Неожиданно девушка шагнула к ней, коснулась ладонью длинной шеи. Она не вздрогнула, не отстранилась. Та часть её, которую Сэл называл красивой, которую она тщетно пыталась выкорчевать из своего сознания, которая несла в себе зёрнышко пугающей смертности, шевельнулась, поднимая голову, задрожала. Её сердце разрывалось от боли, её сотрясали рыдания, но она не могла плакать. Единороги не плачут.

– Я понимаю тебя, – прошептала девушка. – Это действительно страшно: ощущение вины, бесконечные сожаления, страх, что ты никогда уже не станешь прежней, а мир не примет тебя новую. Но страшнее всего в такие моменты – одиночество. Я знаю, каково это, когда одиночество разъедает тебя изнутри. – В зеленоватых глазах заискрились слёзы. – Что бы у тебя ни произошло, в случившемся нет твоей вины. Ты сама сказала, что даже смерть является необходимым изменением, за которым обязательно последует нечто новое.

И она впустила её, позволила ей войти, наполнить, изменить…

Девушка отшатнулась от золотого сияния, прикрыла рукой глаза. А она упала на колени, уронила голову на грудь и дала волю слезам. Она рыдала и всхлипывала, ничего не видя вокруг. Она смутно ощущала, как девушка утешающе обнимает её за плечи, гладит по рассыпанным волосам. Слышала шаги, сначала вдалеке, потом всё ближе, ближе… голоса, одинаково бурлящие изумлением…

– Индия?!

– Майко?! Что ты здесь делаешь?

– Я? Ну… гуляю. А ты?

– Я? Я… ну…

– Что-то случилось с твоей подругой? Эй, да это же Энид!

– Энид? Ты её знаешь?

– Вообще-то знаю…

Постепенно голоса стихали, а вскоре полностью растворились в желанном забвении.

Глава 9

Благодаря Илиану нас не стали задерживать. Вампир что-то шепнул на ухо Ларсе, высокой катессе с гривой ярко-рыжих буйных кудрей, и та согласно кивнула, после чего мужчина увёз меня из отеля, где уже орудовала группа зачистки и следователи КС, домой. Искать Энид в огромном городе было бесполезно, Несущий бесследно растворился в ночи, а Рагнер и так не сопротивлялся, безропотно позволив погрузить себя в чёрный микроавтобус. Нилла поехала с супругом в Остров, Элоди и Рэндалл остались с Ларсой. Тело Селевка в безликом чёрном мешке забрали с места происшествия первым – чтобы не попался на глаза любопытным или фотографам.

Свет в окнах кухни не горел, и вампир, напомнив, что эту квартиру покупал всё-таки он, открыл дверь своим ключом. При осмотре комнат Майко не обнаружился (загулял, наверное, или к подружке отправился), что, впрочем, совершенно меня не расстроило. Не было ни моральных, ни физических сил отвечать на глупые вопросы и рассказывать, как всё прошло.

Сняв нехорошие излишки в виде туфель и перчаток и распустив волосы, я с ногами забралась в кресло в гостиной. Илиан пересёк тонущее в потёмках помещение, присел на подлокотник.

– Это было ужасно, – заявила я.