Николайо Андретти (ЛП)

Но на кратчайшие мгновения я сосредотачиваюсь на его закрытых глазах и вижу в них себя. Я там, в том, как они отгораживаются от мира и боли, которая приходит вместе с ним, и я не знаю, почему я вижу это только сейчас.

Я сделала так много вещей, которыми не горжусь, и, возможно, я была так увлечена своей целью воссоединиться с Миной, что отгородилась от всего.

Если бы я открыла глаза, узнала бы я себя?

И, что еще важнее, хочу ли я вообще открывать глаза?

Я не позволяю себе задерживаться на этих вопросах дольше, чем требуется для их обдумывания.

Вместо этого я сосредоточиваюсь на виде соседа Джона, который шагает вперед, уверенно держа оружие в руках. Его лицо — жутко пустая маска, лишенная реакции и веселья, которое я видела на нем всего несколько секунд назад.

И я не знаю, что меня больше настораживает — его странная вспышка веселья или то, как он спокоен перед лицом опасности.

Как будто он сам — опасность, и стрельба в него — не более чем милое занятие.

Я вижу это по тому, как блестят его расчетливые глаза, темные и предвкушающие, когда он неторопливо идет к своей добыче. Его спокойное поведение настораживает. Он напоминает мне пантеру, когда смотрит на нападающего и замедляет свое приближение.

И на краткий миг я задумываюсь, течет ли у этого человека кровь, как у всех нас.

Чувствует ли он боль, как все мы.

Наклонившись и выхватив у нападавшего пистолет, он укладывает его на землю, хватает за больную ногу и начинает идти, волоча его за собой по тротуару и оставляя за собой длинный след из темно-багровой жидкости.

Мне даже не кажется странным, что меня это не пугает. Но то, что в нас стреляли? Да. Для меня это впервые, и это определенно было удивительно. Но смотреть, как сосед Джона тащит за собой тело, словно тянет за ручку особенно большой чемодан? Как ни странно, не смущает.

Вот почему из меня получился бы прекрасный адвокат. Большинство вещей, которые должны меня беспокоить, не беспокоят. Может быть, это неправильно. А может, и нет. В любом случае, я считаю это навыком выживания, за который я благодарна.

Сделав еще несколько шагов, сосед Джона поворачивает голову через плечо и рассматривает меня, как будто только что вспомнил, что я здесь. Как будто я всего лишь посторонний предмет. Он устанавливает со мной зрительный контакт и оценивает мое лицо, а затем пробегает глазами по моему телу, изучая меня с ног до головы.

Я не думаю, что он проверяет меня, как и не думаю, что он проверяет, все ли со мной в порядке. Он просто смотрит на меня. Изучает меня. Оценивает меня. И когда мы устанавливаем зрительный контакт, возникает негласное соглашение о том, что мы не будем звонить в полицию.

Я знаю, почему не буду. Я не могу привлекать к себе неблагоприятное внимание, не тогда, когда я так близка к тому, чтобы подать на опекунство над Миной. Любой шаг назад — это шаг, который я не могу себе позволить сделать.

Но я не знаю, почему он этого не делает.

В конце концов, он не сделал ничего плохого.

Это была классическая самооборона.

Она была жесткой и нестандартной, но, тем не менее это была самооборона. Может быть, его оружие не зарегистрировано? Я смотрю на дорогие дома за его спиной и сразу же отбрасываю эту мысль. Владение незарегистрированным оружием не стало бы проблемой для того, кто может позволить себе жить здесь.

Или, возможно, дело в связях с мафией, которые, как я подозреваю, у него есть. Но не лучше ли позвонить в полицию, если ничего подозрительного не происходит, чем скрывать это, нарушать закон и рисковать привлечь внимание полиции?

Я не знаю, да мне и не важно.

Потому что честно?

Его рассуждения не имеют значения. Пока копы не начнут обращать внимание на мою жизнь, я буду довольна. У меня и так хватает забот с социальными службами, и я подозреваю, что этот человек чувствует то же самое, только с мафией и полицией.

После недолгого созерцательного молчания он говорит:

— Ты можешь уйти, если хочешь, но их может быть больше.

У меня челюсть отпадает, потому что в этой ситуации сейчас так много неправильного. Сначала в нас стреляли. Потом он застрелил нападавшего. Теперь он тащит парня к себе домой одной рукой, как будто он Тор и это самое простое дело на свете.

Он даже держит телефон в одной руке, небрежно отправляя сообщение.

И вдобавок ко всему он только что дал мне разрешение уйти.

Как будто мне это нужно.

Если это вообще возможно, я ненавижу его еще больше.

И все же я следую за ним, потому что он прав. Нападающих может быть больше, а он, похоже, может с ними справиться. Но ведь нападавший не стрелял в меня, верно? Я вздрагиваю. Либо он стрелял в меня, либо очень плохо целился. Скорее всего, последнее.

В любом случае, сосед Джона спас меня.

Так что же мне делать?

Я планировала вернуться в общежитие пешком. Это двадцать пять минут ходьбы, но после того, что только что произошло? Мало шансов. Вместо этого я достаю телефон, вызываю Убер и продолжаю следовать за соседом Джона.