Николай Вавилов

По инициативе Лысенко президиум ВАСХНИЛ буквально накануне этой дискуссии, даже не заслушав отчета о работе дирекции ВИРа, счел ее неудовлетворительной, нисколько не считаясь с действительным положением дела: огромные посевные площади в стране уже фактически засевали сортами, выведенными с участием образцов из коллекции института, многие были созданы на основе рекомендаций и методических разработок, полученных из ВИРа. Все это мгновенно пришло на память Николаю Ивановичу.

Нестерпимо стыдно было слушать хвастливые заверения докладчика о будущих небывалых успехах ВАСХНИЛ. Вавилов взглянул на товарищей по работе, друзей — почти все с невеселыми лицами. Каково им слушать незаслуженные оскорбления, нелепые обвинения? А хвастовство, откровенно глупое?

Когда Лысенко закончил выступление, не скупясь на улыбку на широкоскулом лице, Вавилов поднялся и начал говорить как можно спокойнее, проще и убедительнее.

— В области теории у нас имели место крупные сдвиги, особенно по разделу отдаленной гибридизации и в познании материальных основ наследственности. Школа академика С. Г. Навашина, которая давно стала ведущей в мировой науке, продолжала успешно работу. Создается крупный раздел генетической цитологии, в которой ведущую роль играет советская наука…

Далее Николай Иванович особо подчеркнул, что никакого кризиса в биологии, в том числе и в генетике, нет: все это выдумано. А о Мичурине, повысил он голос, стоит сказать отдельно.

— Лысенко и его сподручные — это настоящие, подлинные «мичуринцы», а все остальные — нет, не понимают Мичурина, не согласны с ним? Так ли это на самом деле? Не правильнее ли сказать, что «настоящие» сами себе присвоили это звание и повторяют его без конца, хотя многие точно даже и не знают, как, где, в каких условиях работал великий селекционер и что сделал. Жаль, что нельзя сюда, на это собрание, пригласить самого Мичурина — он бы рассказал… Впрочем, можно показать его письма, очень дружеские и доверительные, искренне благодарные. Мичурин настолько ценил достижения генетики, — подчеркнул Николай Иванович, — что своих учеников и помощников направлял к вашему покорному слуге, то есть… в Институт генетики. И некоторые ближайшие ученики Ивана Владимировича до известной степени являются и моими учениками.

Его давно уже беспокоили однобокое администрирование и необдуманные распоряжения Наркомзема и руководства ВАСХНИЛ по так называемому внедрению многочисленных новшеств в производственную практику: научно они были не обоснованы, обходились недешево, окупались плохо, поэтому свои соображения по этому поводу Николай Иванович высказал следующим образом:

— Решение многих спорных вопросов по существу допустимо только путем прямого эксперимента. Необходимо предоставить полную возможность опытной работы, хотя бы с противоположных точек зрения… И, наконец, последнее, что я считаю своим долгом подчеркнуть, — нужна научная, точная апробация предлагаемых мероприятий.

Занимаясь созданием, развитием, налаживанием исследовательской работы во всех учреждениях ВАСХНИЛ, Вавилов и представить себе не мог, что через несколько лет во главе ее окажется человек, с порога отвергающий генетику как науку, игнорирующий мировой опыт, выдвигающий вымышленное им и его помощниками некое новое «мичуринское учение». Вавилов не мог не коснуться поэтому сущности теоретических расхождений с Лысенко:

— Первое расхождение наше — в сущности понимания наследственной и ненаследственной изменчивости. Основой современных знаний в селекции и генетике является различие между наследственной и ненаследственной изменчивостью организмов, в понятии генотипа и фенотипа… Как будто это положение является ныне азбучной истиной, а вот академик Лысенко говорит нам, что различия между генотипом и фенотипом нет, различать наследственную и ненаследственную изменчивость не приходится, модификации неотличимы от генетических изменений. Более того, дело дошло до того, что Наркомат земледелия решает коренным образом изменить методику селекционных станций — по предложению академика Лысенко: путем воспитания, путем воздействия агротехническими методами.

Перехожу к разделу о материальных основах наследственности, о хромосомной теории, — продолжал Николай Иванович. — Я позволю себе как биолог только сказать, что хромосомная теория разрабатывается по существу не менее восьмидесяти лет. Селекционер будет в настоящее время слепым, если не будет знать этой генетической стороны. Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке, значит отодвинуть биологическую науку назад — к времени Шванна…

Третий раздел наших споров, теоретических расхождений, при этом резких, принципиальных, — наше отношение к законам Менделя, явлениям гибридной наследственности. Здесь уже подробно развивали этот раздел. Я только позволю себе как растениевод заявить, что… отрицать Менделя после сорокалетней проверки его, по меньшей мере странно.