Николай Рерих

«Все, что услышал от деда,
Я тебе повторяю, мой мальчик,
От деда и дед мой услышал.
Каждый дед говорит,
каждый слушает внук.
Внуку, милый мой мальчик,
расскажешь все, что узнаешь…»

Это разговор-размышление о том, каким должен быть человек: смелым и твердым, сильным и свободным.

«Не беги от волны, милый мальчик,
побежишь — разобьет, опрокинет,
но к волне обернись, наклонися
и прими ее с твердой душою…»

В этих произведениях так же последовательно раскрывается мировоззрение художника, как в его живописи. Ощущение природы, человека, всего мироздания, космоса как единого начала. Ничто в мире не исчезает бесследно, все полно смысла и значения. Смыкаются души людей и предметы, которые содержат свою судьбу, свое знание, имеют свою память. Вечно переходят друг в друга жизнь и смерть, и люди не исчезают, не становятся прахом, но, меняясь, переходят в новое существование. Все сущее полно смысла и значения, надо уметь проникать в этот смысл. Художник верит, что сам он принадлежит к числу понимающих, посвященных. Познавших самые основы жизни, видящих вечное там, где другие видят лишь временное, проникающих в священные знаки, непонятные большинству людей.

В мире поэзии Рериха все так же весомо, тяжело, вещественно, как в его картинах. В мире поэзии Рериха все так же многозначительно, аллегорично, как в его картинах. Смысл брезжит, как свет за тяжелой приоткрытой дверью, но дверь — умышленно — никогда не распахивается. Из грубых камней строятся лабиринты и замки. Загадочный сине-фиолетовый свет рассеян в подземельях, на улицах города, где народ ищет своего Царя. Но даже когда Царь появляется, возникает на площади — не слышны его слова и невнятен их смысл; мотив напрасного ожидания повторяется и повторяется в этих стихах, сплетаясь с мотивами долгой ночи, восхода нового солнца, сборов в дорогу и самой дороги — неизбежной и долгой:

«Встань, друг.
Получена весть.
Окончен твой отдых.
Сейчас я узнал, где хранится
один из знаков священных.
Подумай о счастье, если
один знак найдем мы.
Надо до солнца пойти.
Ночью все приготовить.
Небо ночное, смотри,
невиданно сегодня чудесно.
Я не запомню такого.
Вчера еще Кассиопея
была и грустна и туманна.
Альдебаран пугливо мерцал.
И не показалась Венера.
Но теперь воспрянули все.
Орион и Арктур засверкали.
За Алтаиром далеко
новые звездные знаки
блестят, и туманность
созвездий ясна и прозрачна.
Разве не видишь ты
путь к тому, что
мы завтра отыщем?
Звездные руны проснулись.
Бери свое достоянье.
Оружье с собою — не нужно.
Обувь покрепче надень.
Подпояшься потуже.
Путь будет наш каменист.
Светлеет восток. Нам
пора…»

Художник мечтает о тишине, о странствиях под звездным небом, под ясным солнцем, освещающим мирный труд человеческого рода. Но полыхает зарево над руинами городов, но разрушительны дела человеческие. Немецкие пушки обстреливают Париж; столица России, правда, далеко от фронта, никто еще не знает слов «бомбардировщик», «авиабомба». Петербуржцы безопасно ходят по Невскому и по Большой Морской, жалуются на перебои с продуктами, с топливом (Николай Константинович озабочен доставкой угля для своей школы), тревожно просматривают газеты — нет ли родных, знакомых в списках убитых, которые печатаются аккуратными столбцами. Идут годы — четырнадцатый, пятнадцатый, шестнадцатый. Идет канун семнадцатого года.

Глава VIII Ожидание

1