Николай Некрасов

Некрасову и ставшему его ближайшим приятелем Ивану Ивановичу Панаеву, который на самом раннем этапе был посвящен в замысел и принял деятельное участие в его осуществлении, ответ казался очевидным настолько, что мнения самих этих будущих сотрудников друзья не спросили. 1 октября 1846 года, когда дело было уже сделано, Панаев уверенно писал Н. X. Кетчеру: «Вы давно хотели иметь журнал свой, независимый. Желание ваше исполнилось. Действуйте же и помогайте нам… Я рискнул на него деньгами — вы поддержите его трудами. Уже я уверен, что ни одна строка, принадлежащая вам, не исключая и конца повести Искандера «Кто виноват», — не будет в «Отечественных] Записках».

Дело было решено, видимо, сразу после отъезда Белинского на юг, в казанском имении Панаева, где летом 1846 года Иван Иванович и Авдотья Яковлевна периодически принимали поселившегося по соседству Некрасова. В основном всех волновала финансовая сторона проекта, которую вроде бы удавалось разрешить с помощью довольно случайного доброжелателя, как вскоре выяснилось, человека непоследовательного и легкомысленного, однако на тот момент заявившего себя твердым сторонником либерально-западнических взглядов, готовым финансировать журнал подобного направления. Некрасов вспоминал: «Летом 46 года я гостил в Казанской губернии у приятеля своего, помещика Григория Матвеевича Толстого, он бывал за границей, обладал некоторым либерализмом. Жили мы с ним в бане и, сидя на балконе, часто беседовали о литературе. В соседство приехал Панаев с семьей, у него было там имение. Я возбуждал вопрос об издании журнала. Дело останавливалось за деньгами. Панаев заявил, что у него есть 25 000 [рублей] свободного капитала. Толстой обещал ссудить также 25 000. Тогда я поспешил в Петербург».

Из Казанской губернии Некрасов уехал в конце июля. По пути в Петербург он заехал в Москву, а оттуда в Соколово, подмосковное имение, нанимавшееся на лето Герценом, где уже второй год подряд собирались либералы-западники для дружеского времяпрепровождения и интеллектуального общения. В это лето дискуссии привели к «теоретическим» философским разногласиям между Герценом и Грановским, сказавшимся на монолитности круга единомышленников. Полемика касалась существования Бога, высшего существа или хотя бы чего-то трансцендентного. Герцен, уже давно ставший сознательным атеистом, столкнулся с нежеланием Грановского (к которому «примкнул» ряд других лиц) отказаться хотя бы от надежды на существование сил, высших по отношению к человеку и его земному бытию, пусть и не в виде персонализированного христианского Бога.

Некрасову, вероятно, в тот момент было не до размышлений о Боге, его намного больше занимали предстоящие хлопоты по созданию журнала. По некоторым предположениям, он заглянул в Соколово, чтобы убедить единомышленников и друзей Белинского участвовать в затеваемом издании. Мы полагаем, что практически невозможно, чтобы Некрасов объявил о своих планах Герцену и его друзьям раньше, чем самому Белинскому. Он мог говорить неопределенно и предположительно, скорее разведывая обстановку, чем конкретно к чему-то призывая. Но не исключено, что и к спорам о существовании Бога Некрасов прислушался и, скорее всего, в душе был на стороне Герцена, однако в теоретических спорах приятелей голоса не подавал (возможно, скептическое отношение к этим дискуссиям он выразил в написанном в Соколове загадочном стихотворении «Я за то глубоко презираю себя…», которое не решался опубликовать до 1856 года). Но в целом обстановка в кружке была благоприятная; даже если Некрасов и увидел разногласия, то им не стоило придавать большого значения, поскольку они оставались разногласиями единомышленников. Несомненно, они не поколебали авторитет Белинского и не разрушали дружеских связей членов группы. Можно было действовать, и Некрасов отправился в Петербург.

О том, чтобы начать издавать новый журнал, не могло быть и речи — тогда для этого необходимо было иметь серьезнейшую протекцию в правительстве и репутацию абсолютно благонадежного человека. Естественным выходом была аренда уже существовавшего журнала (так Некрасов уже делал с «Литературной газетой»). Оставалось найти такое издание, которое нынешний владелец был готов сбыть с рук. При этом следовало торопиться: чтобы издавать журнал с начала 1847 года, нужно было как можно раньше объявить на него подписку, организовать рекламу, договориться с типографией и бумажной фабрикой, найти корректоров.