Николай Некрасов

Герой проиграл в борьбе, судьба снова сделала его «рабом», но всё-таки его дальнейшая жизнь тоже была борьбой. Так менялся облик поэта, встраиваясь в новое время, когда перестали пользоваться уважением люди «изломанные» и стали цениться люди страстные, готовые к борьбе, если и терпящие поражение, то не в борьбе с собственной рефлексией и слабостью, как Рудин, а в столкновении с непреодолимыми препятствиями, как Инсаров. Одновременно с изменением образа своего детства и своего собственного Некрасов начинает перестраивать и свою символическую «поэтическую географию». Волга становится его «колыбелью» не только потому, что является свидетельницей страданий бурлаков и всего народа, но и потому, что она — «великая русская река». В преддверии колоссальной перестройки всей русской жизни, которая будет совершаться, как он верит, общими усилиями всей нации, Некрасов, продолжая линию, начатую в «Огороднике» и «Тишине», хочет, чтобы его воспринимали не как оппозиционного, но как национального поэта.

СВОБОДА

Девятнадцатого февраля 1861 года Александр II подписал манифест «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», обессмертивший его имя в истории России. И восторг значительной части образованной публики (выраженный в том числе Герценом в «Колоколе») был неподдельным. А. В. Никитенко, чей отец был крепостным, записал в дневнике 6 марта, на следующий день после обнародования манифеста:

«Великий день: манифест о свободе крестьян. Мне принесли его около полудня. С невыразимо отрадным чувством прочел я этот драгоценный акт, важнее которого вряд ли что есть в тысячелетней истории русского народа. Я прочел его вслух жене моей, детям и одной нашей приятельнице в кабинете перед портретом Александра II, на который мы все взглянули с глубоким благоговением и благодарностью. Моему десятилетнему сыну я старался объяснить, как можно понятнее, сущность манифеста и велел затвердить ему навеки в своем сердце 5 марта и имя Александра II Освободителя.

Я не мог усидеть дома. Мне захотелось выйти побродить по улицам и, так сказать, слиться с обновленным народом. На перекрестках наклеены были объявления от генерал-губернатора, и возле каждого толпились кучки народа: один читал, другие слушали. Везде встречались лица довольные, но спокойные. В разных местах читали манифест. До слуха беспрестанно долетали слова: «указ о вольности», «свобода». Один, читая объявление и дочитав до места, где говорится, что два года дворовые должны еще оставаться в повиновении у господ, с негодованием воскликнул: «Черт дери эту бумагу! Два года — как бы не так, стану я повиноваться!» Другие молчали».

Как показывает запись Никитенко, манифест произвел на общество неоднозначное впечатление. Наибольшее недовольство вызвало не введение двухлетнего переходного периода, но решение земельного вопроса: крестьяне должны были выкупать свой надел у своих бывших хозяев после подписания «уставных грамот». Таким образом, обсуждавшиеся всю вторую половину 1850-х годов в правительстве и обществе спорные вопросы — надо ли освобождать крестьян с землей или без земли, должна ли быть предоставлена помещикам компенсация за отбираемую у них землю — были решены, хотя и не без компромисса, в пользу помещиков. Теряя крепостных, они получали компенсацию в виде платы за землю, переходившую к крестьянам.

Такое решение вызвало негодование и разочарование в наиболее радикально настроенной части общества, к которой, несомненно, принадлежал практически весь новый круг «Современника». И Чернышевский, и Добролюбов, и молодые люди, приведенные ими в журнал (к которым в этом году присоединился Максим Алексеевич Антонович, выпускник Санкт-Петербургской духовной академии, протеже Добролюбова, учеником которого он себя считал), восприняли царский манифест, можно сказать, с презрением. Несправедливое, по их мнению, решение земельного вопроса окончательно убедило молодых радикалов в неспособности или нежелании правительства поступать с народом справедливо, с подлинной заботой об интересах крестьян и брать решение этих вопросов в свои руки.

Подобные взгляды разделяли члены редакции нового единомышленника и одновременно конкурента «Современника» — журнала «Русское слово», основанного в 1859 году графом Григорием Александровичем Кушелёвым-Безбородко, но в середине 1860-го перешедшего под редакцию бывшего семинариста, литературного предпринимателя с социалистическими взглядами Григория Евлампиевича Благосветлова и под его управлением превратившегося в орган будущих «нигилистов». Это было наиболее радикальное печатное издание в России, предоставлявшее свои страницы для дерзких высказываний таких революционно настроенных критиков и публицистов, как Николай Васильевич Шелгунов, Варфоломей Александрович Зайцев, Николай Васильевич Соколов. Сотрудником «Русского слова» стал Дмитрий Иванович Писарев, один из самых ярких и популярных критиков и публицистов за всю историю русской литературы XIX века.