Николай II

После этой строгой отповеди император задал рабочим несколько вопросов и велел подать им чаю с бутербродами. Когда делегаты возвратились по своим фабрикам, иных из них товарищи тоже на славу угостили – тумаками и колотушками… Тем не менее Трепов остался восхищен результатом. Что же касается императрицы, то ее волновали не столько убитые и раненные 9 января, сколько родной супруг. Вот что писала она своей сестре, принцессе Баттенбергской: «Бедный Николай несет тяжкий крест, который тем тяжелее, что нет никого, на кого он мог бы полностью положиться и кто бы ему по-настоящему помог… Он так изнуряет себя, работает с таким упорством, но нам чрезвычайно недостает тех, кого можно было бы назвать „истинными мужами“. Я на коленях молю Бога даровать мне благоразумие найти одного из таких мужей – а мне все не удается, я в отчаянии! Один слишком мягок, другой слишком либерален, третий слишком слаб умом, и так далее… Тяжесть ситуации заключается в мерзостном отсутствии патриотизма, когда мы находимся в разгаре войны, когда звучат революционные идеи. Бедные рабочие, которые были введены в заблуждение, пострадали, а вожаки, как обычно, попрятались за их спины. Не верьте всем этим ужасам, о которых рассказывают зарубежные газеты! От их тошнотворных преувеличений волосы дыбом становятся. Увы, это так – войска вынуждены были стрелять. Толпе неоднократно приказывали отступить; она знала, что Ники нет в городе (поскольку мы проводим зиму здесь)[111] и что войска будут вынуждены стрелять. Но никто не хотел слушать – отсюда и пролитая кровь… Санкт-Петербург – испорченный город, в нем нет ни одного русского атома.

Русский народ глубоко и искренне предан своему самодержцу, а революционеры прикрываются именем царя, чтобы настроить людей против собственников и т. д., я даже не знаю, как! Я хотела бы быть умницей и стать ему настоящей помощью. Я люблю мою новую страну, она так молода, так могуча, и в ней столько доброго; она только совершенно взбалмошна и инфантильна. Бедный Ники, он ведет грустное и тягостное существование. Если бы здесь был его отец, который умел видеть множество людей и удерживать их подле себя! Тогда у нас был бы выбор, кем заполнить нужные посты. Но в настоящее время не к кому обратиться! Вокруг или глухие старцы, или желторотые юнцы. Дядья не стоят и гроша!»[112]

Александра Федоровна все более чувствовала себя призванной воздействовать на решения своего благоверного. Она хотела всеми фибрами души верить в существование глубокой и тихой России, которая, несмотря на всю эту внешнюю накипь, преданно привязана к своему государю. Но похоже, слова, обращенные ее венценосным супругом к «добрым рабочим», никого не утихомирили: забастовки распространились из Петербурга на все индустриальные центры страны, особенно на приграничные регионы. Полиция днем и ночью не смыкала глаз. Террористические покушения сделались в порядке вещей. Даже интеллектуалы, пресытившиеся бесплодными потугами бездарного государства, отказались от своего пацифистского образа мышления и более не осуждали терроризм. «Кровавое воскресенье» в один день объединило всех оппозиционеров режиму – от экстремистов до умеренных. В конце января 16 членов Академии наук и более 300 университетских профессоров подписали манифест, заканчивающийся утверждением, что «свобода науки несовместима с современным российским социальным режимом». Адвокаты приняли решение об организации «профессионального союза», близкого всем революционным группировкам, с целью подготовки умов к идее конституции. По их примеру вскоре другие «профессиональные союзы» объединили служащих железных дорог, инженеров, литераторов… Эти различные ассоциации объединились в «Союз союзов». Несмотря на тиранию цензуры, газеты всех направлений оттачивали языки, критикуя режим. Даже консервативная газета «Русь» Суворина-младшего писала, что интересы государства требуют смены учреждений.

4 февраля 1905 г., в Москве взрывом бомбы был убит Вел. кн. Сергей Александрович, незадолго до того оставивший пост московского генерал-губернатора, чтобы целиком посвятить себя командованию военным округом.