Первым, кто выдвинул эту версию, был капитан Дмитрий Малиновский вскоре после раскрытия убийства, когда впервые он констатировал его на месте происшествия.
Напомним ход событий.
25 июля 1918 года чехословацкие и русские части под командованием генерала С. Войцеховского вошли в Екатеринбург. Красные заблаговременно покинули город и вывезли в Пермь архивы и дела. Исполнительный комитет Уральского Совета и Чека также уехали в Пермь. В Екатеринбурге установилось многовластие: военная власть, чехословацкий Национальный комитет и гражданская власть во главе с бывшим председателем екатеринбургского Биржевого комитета кадетом П. Ивановым.
Новые завоеватели знали, что в городе находится императорская семья, и это заставляло белых форсировать наступление на город, однако они опоздали. Им сказали и они узнали из газет, что
27 июля утром к военному коменданту 8-го района Екатеринбурга капитану В. Гиршу явился лейтенант и сказал, что в 18 километрах от города, около места, называемого «Четыре брата», видели, как красные сжигали какие-то предметы. Начальник гарнизона понял, что речь, безусловно, идет об имуществе, принадлежавшем императорской семье, и хотел начать судебное расследование. Однако без распоряжения прокурора никто не соглашался вмешиваться в это дело. Белые офицеры, находившиеся под командованием капитана Малиновского, проявили нетерпение и, не дожидаясь разрешения, заставили заместителя прокурора А. Наметкина сделать опись вещей, обнаруженных возле урочища «Четырех братьев», куда они привезли его силой. Речь шла о различных предметах и остатках одежды, принадлежавших императорской семье.
Капитан Малиновский, проводивший расследование в течение шести дней, составил рапорт, в котором излагал свое мнение о том, что в доме Ипатьева было расстреляно несколько человек с целью инсценировать убийство царской семьи, которую вывезли по дороге, ведущей на Коптяки, раздели и потом сожгли их одежду. «Таково было мое впечатление, — заявил он, — мне казалось, что германский Императорский дом никогда не допустит подобного преступления». Этот текст — он находится в архиве — был опубликован только Саммерсом и Менгольдом… Его нет в протоколах Соколова, и, что любопытно, у Росса показания Малиновского обрываются.
Другим озадачивающим моментом является то, что помощник Малиновского от гражданских властей А. Наметкин, который придерживался такой же точки зрения, был обвинен в трусости и некомпетентности и затем казнен.
И наконец, третий озадачивающий момент: первый следователь, кому прокурор поручил ведение дела, И. Сергеев был вскоре отстранен от расследования генералом Дитерихсом, поскольку у него не было твердого убеждения в убийстве всей семьи. С одной стороны, он не отрицал версию коллективного убийства, но, с другой, имел свое личное мнение. Заслушав многочисленных свидетелей, в том числе и Медведева, он пришел к выводу, что императрица и ее дочери не были казнены и что их куда-то вывезли.
Но до того как Сергеева отстранили от дела, в январе 1919 года он дал интервью журналисту Герману Бернстайну из газеты «Нью-Йорк трибюн», опубликованное 5 сентября 1920 года, в котором говорилось:
«После моего расследования я не думаю, что здесь были казнены все — и царь, и его семья. По моему убеждению, в доме Ипатьева не были казнены императрица, царевич и великие княжны. Но я полагаю, что царь, семейный врач доктор Боткин, два лакея и горничная были действительно здесь убиты».
Почти через месяц после указанного интервью, 23 января 1919 года, следователь Сергеев был расстрелян. По словам генерала Дитерихса, он был казнен «большевиками»…
Итак, количество подозрительных смертей достигает пяти: В. Хотимский и Н. Сакович, по заявлению красных, казнены белыми; П. Медведев, по свидетельству Н. Соколова и майора Пази, скончался от тифа между двумя допросами; А. Наметкин и И. Сергеев, по свидетельству белых, казнены красными.