Николай II

Когда царь после трудных и долгих размышлений и под сильным напором приближенных решил созвать выборное представительство и когда уже в правительственных кругах разрабатывались законоположения о деятельности будущего законодательного органа, лишь немногие полагали, что Дума безболезненно «впишется» в систему государственных институтов и норм. Но существовала уверенность, что, невзирая на неизбежные политические эксцессы и скандальные эскапады, основная часть депутатского корпуса ответственно отнесется к своим обязанностям и, в сотрудничестве с властью, займется разработкой первоочередных законов, касавшихся земельной реформы, рабочего законодательства, реорганизации местного самоуправления. Случилось же совсем иное. Сразу обозначился непреодолимый рубеж между правительством («исторической властью») и общественностью («просвещенными кругами»).

В либеральной среде много было потрачено слов и аргументов на доказательство того, что правительство царя не хотело «действительных реформ», что во всех бедах виновато исключительно оно. Этот тезис различные общественные деятели страстно отстаивали и в России, а когда оказались в эмиграции, то и там не смогли избавиться от подобного мировоззрения, походившего уже на наваждение. Один из самых непримиримых кадетских лидеров И. И. Петрункевич и через двадцать лет после 1905 года писал: «Император Николай II в своем манифесте 17 Октября торжественно обещал установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы. Тем не менее, все законы, опубликованные в промежутке времени от манифеста до созыва первой Думы, были изданы без одобрения Государственной Думы и, следовательно, были нелегальны и не могли иметь силы».

Подобной зашоренности сознания можно только удивляться. Что же должна была сделать власть, чтобы расположить к себе подобных деятелей? Ведь, согласно подобной перевернутой логике, нельзя было вообще проводить выборы, так как избирательный закон, «опубликованный в промежутке», не одобрялся Государственной Думой! Но своих полномочий ни Петрункевич и ни кто-либо из его соратников не сложил.

Когда вышел Манифест 17 октября, кадетско-либеральная фронда стала требовать, чтобы его положения начали реализовываться чуть ли не на следующий день, и стали призывать «немедленно составить» кабинет из «общественных деятелей». Никто при этом не задумывался над тем, сколько бы времени просуществовало такое правительство и когда бы наступило всеобщее крушение. А оно неизбежно последовало бы очень скоро, потому что либеральные деятели являлись людьми фразы и позы, а не людьми дела, что со всей очевидностью и проявилось позднее.

Той страны, где жили, политически лицедействовали, от имени которой выступали, той страны либералы не знали и настроения ее народной массы не понимали и не чувствовали. Россия являлась страной специфической исконно сельской культуры и цивилизации, а жизнь подавляющей части населения не имела ничего общего с европейскими нормами и традициями управления и мироустройства, которыми желали «осчастливить» народ отечественные интеллектуалы.

До сих пор немало пишущих на темы русской истории продолжают повторять, что Николай II, не желая создавать «кабинета из общественных деятелей», проявил себя политиком, не «обладающим даром предвидения». Хотелось бы спросить современных эпигонов Милюкова: кто же в России начала XX века этим качеством обладал? Футурологических способностей у царя действительно не было, но у него имелось то, что напрочь отсутствовало у его оппонентов и противников. Он обладал даром предчувствия. И сердце подсказывало ему: рано еще проводить глубокую государственно-управленческую реорганизацию, нельзя ни в коем случае спешить, иначе можно вызвать непредсказуемые последствия.

Он долго колебался, когда возникала необходимость корректировать устоявшиеся представления. С трудом соглашался с новыми условиями, но никогда не хотел заново «пересдать карты» и еще раз «сыграть партию». Примечателен следующий эпизод. Несколько дней в апреле 1906 года на совещании сановников в Царском Селе обсуждалась новая редакция Основных Законов. Особо остро встал вопрос о формулировании 1-й статьи, гласившей: «Императору Всероссийскому принадлежит самодержавная и неограниченная власть».