Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

Я сразу понял, что и против Уилкинса сохраняю все свои преимущества. Он состоял в команде, был скован всякими сложностями, соображениями. Может быть, когда-то мистер Ланселот его пригрел; или капитан, ради его бедной матери, спас его от виселицы. Как известно было даже Боэцию — правда, он повернул это на богословский лад, — для такого человека, как я, не страшны сети, в которые попадается эта публика. Я, конечно, зависел от них, это верно — питаться в трюме крысятиной у меня пока охоты не было, — но я был к ним безразличен и, как лицо неизвестное, быть может, опасен, а потому неуязвим.

— Ты пришел сюда посмотреть, не узнаешь ли во мне знакомого пирата? Смотри же, приятель! Смотри хорошенько! — И я поднял лицо к самому его лицу.

Он ухмыльнулся — не настоящая улыбка, а кожаная улыбающаяся маска, лишенная всякого выражения, — но этот фокус был мне знаком. Я тоже ухмыльнулся, как зеркало.

Он задумался, хотя ухмылку с лица не согнал.

— Ты пират, это точно. Сразу видать. Только ты пират мне незнакомый. — И подмигивает.

— Глупо, мистер Уилкинс. Я маг и фокусник и по совместительству проповедник. — И мигаю ему в ответ.

— Точно, — говорит он. — Ты проповедник с фокусами, это ясно как божий день. И с доктором Флинтом, понятное дело, знаком.

— Да, и с Флинтом, — отвечаю. Меня немного беспокоило, что они так за это ухватились. При одной мысли о дьявольском кудеснике у меня на лбу выступал пот, оттого-то, верно, его имя и подвернулось мне на язык, когда я врал мистеру Ланселоту.

— Самый ловкий фокусник на свете, говорят. Был, пока не пропал. — Глазки его пристально наблюдали за мной сквозь узкие прорези век. Страх холодными толчками пробежал у меня вверх и вниз по спине. Я не сомневался, что в этом замечании содержится ловушка, но какая — одному небу известно.

— Пропал? — переспросил я, невозмутимый, как яйцо.

Он откинул голову и засмеялся. Вскоре после этого он ушел.

В тот же день к вечеру — ребра мои уже почти зажили — пришел мистер Ланселот, принес мне матросскую робу и без дальних слов поставил меня на работу с теми, кто драил палубу. Сознавая, что у меня нет никаких навыков, естественных для человека, который бывал в плаванье, хотя бы и пиратском, я работал подчеркнуто неумело, словно нарочно прятал сноровку: то вдруг случайно угожу ногой в ведро и никак не могу вытащить босую ступню, то опутаю себя и товарищей канатом. Мистер Ланселот и Уилкинс наблюдали за мной из-за угла — своим косящим глазом я видел каждое их движение, — и оба в замешательстве потирали подбородки. На следующее утро меня перевели с повышением на камбуз — подручным кока, тучного и страшного одноглазого китайца, прокопченного дымом корабельных плит и ошалевшего от нескончаемого шипения сковородок. Кок, лишь только увидел, что я беру в руку мясной секач — инструмент, за который, должен признаться, я взялся с удовольствием, вроде как Одиссей за свой старый лук, — перепугался до потери сознания. К обеду он умудрился спрятать все камбузные ножи, большие и малые. Тогда я стал поигрывать скалкой и шпиговальной иглой, шепотом при этом что-нибудь приговаривая. Кок переговорил с мистером Ланселотом, тот задумчиво потеребил кончик носа, и меня перевели на мачты — и я повис в высоте, одурев от страха и неумело связывая и развязывая узлы. Преодолевая головокружение и дурноту, я смотрел, как бывалые матросы вроде Уилкинса пляшут на верхушке грот-мачты, или скачут, словно гиббоны, со штага на штаг, или, болтая ногами, ползут, рука за руку, по реям. Тут уж было не до шутовства, тут не приходилось прикидываться еще более неумелым, чем ты есть. Все, что я мог, это вцепиться в снасти и висеть, не разжимая рук. Но те внизу все равно с сомнением потирали подбородки.

В тот же вечер, не снимая с меня слежки, мне выделили рундучок и перевели из каюты на менее удобную квартиру — тесное обиталище матросов, кубрик. Там-то я и познакомился — на счастье, как покажет дальнейшее повествование, — с улыбчивым, рыжебородым, конопатым матросом по имении Билли Мур.

В бегучем свете раскачивающейся лампы он сидел на койке, расположенной впритык с моей. Я, продолжая свою игру, завязал с ним такой разговор:

— Не работа это для бывшего мясника, — говорю, — сидеть в поднебесье на снастях, точно чайка, чтоб ей повылазило.

— Так ты мясником работал? — отозвался он с такой простодушной и приветливой усмешкой, что мне стало немного не по себе.

— Ну да, у нас в Олбани, — отвечаю. — Бедная моя бабушка. То-то ума не приложит, куда я запропастился. Я ведь вышел на минутку, только курам корму высыпать. — И я покачал головой.

Он тоже покачал головой и усмехнулся грустновато, верно, подумал о своей бабушке. Опять я ощутил к нему расположение и поспешил переменить тему.

— Странно, что капитана не видать, — сказал я. — Интересно, что он за человек.

— Ничего, ты с ним, верно, скоро познакомишься. Чудной он джентльмен, наш капитан.

— Чудной?

— Ну да, — отвечает Билли Мур. — А уж какой образованный он у нас, старина Заупокой. Бог знает на скольких языках говорит.

— Ей-богу?