Ничья его девочка

— Значит так, ЛИса, ты сейчас поешь и внимательно меня выслушаешь. Оччччень внимательно, так как от этого зависит что тебя ждет дальше — нормальная жизнь или колония, а потом тюрьма.

— Але! Какая тюрьма? Вы говорите, да, не заговаривайтесь. Меня в тюрьму не за что.

Ухмыльнулся и так не по-доброму, так хищно, что у меня мураши по телу забегали.

— Я найду за что. Поверь у меня и власти и денег хватит упечь тебя в строгаче на пожизненное.

— А за что спрашивается?

— Да за что угодно. За убийство, за кражу, за проституцию. Персонально для тебя будет составлен букет на любой вкус и срок. — выставил две баночки, покрутил одну в руке, — Я не знал какой соус ты любишь и взял два. Чесночный и кетчуп.

Какой я люблю соус? А никакой, бл**дь, я их отродясь не пробовала. И вообще какая к черту тюрьма. Внутри все клокотало от испуга и сердце билось так сильно и гулко, что казалось выскочит сейчас через рот.

— Я не хочу в тюрьму!

— Конечно не хочешь. Туда никто не хочет. Ты ж не идиотка хотеть себе плохого, верно, Лисичка?

— Не называйте меня так! Бесит!

— А мне нравится.

Он дол стал из пакетов остальные коробочки, а я уставилась на его руки с толстым кольцом на безымянном пальце и красивыми блестящими часами на запястье. Вены возле костяшек чуть выступают, но не так уродливо, как у грузчиков, а красиво, по-мужски. Мне вдруг стало интересно какие они его руки. Теплые? Холодные? Шершавые или мягкие? Да хоть ледяные, как его глаза проклятущие, бледные. И мне какое дело до его граблей?!

— А поэтому мы с тобой, Есения, будем заключать договор.

Он разложил на тарелки содержимое коробочек и мой желудок уже привычно и отвратительно спалился этим дурацким урчанием. Вечно голодный… блин, вечно меня выставляет бомжихой. Барский сел на стул и кивнул мне на тот, что стоял напротив. Я взобралась на него и твердо решила не есть пока этот гад не скажет, чего от меня хочет. Но руки чуть ли не сами тянулись к вилке. Но слово «договор» внушал ужас и какие-то совсем жутко-плохие и постыдные мысли.

— И что за договор? Спать с вами, да? В этой квартирке? Я так и знала. Что вы извращенец и педофил!

А он расхохотался. Раскатисто, оскорбительно и настолько мерзко, что мне захотелось разбить тарелку о его голову. Он продолжал смеяться, как будто я сказала что-то такое нелепое и несуразное… и мне стало стыдно, захотелось превратиться в точку и испариться.

— Ну ты и дура, Есения. Ничего более нелепого я в своей жизни не слышал, — посмотрел на меня и захохотал снова. И я не выдержала, схватила вилку и изо всех сил хотела вонзить ему в руку, но вместо этого вонзила в стол, так как руку он молниеносно убрал. Жаль не попала! Но хоть ржать перестал. Ледяные глаза сузились, и он вдруг схватил меня за запястье и выкрутил с такой силой, что я, взвыв чуть не клюнула носом в тарелку, в свое тушеное мясо от которого так умопомрачительно пахло.

— Еще раз поднимешь на меня руку — сломаю.

И тут же отпустил.

— Попробуй. Это мясо по-мексикански. Твой отец его любил и меня на него подсадил.

У меня от удивления перестало болеть запястье и я, округлив глаза, уставилась на Барского. Он заговорил со мной о моем отце?

— Да, Сергей любил мясо по-мексикански и лучше, чем твоя мать никто не умел его готовить. Попробуй. Может вкусовые предпочтения передаются по наследству.

И смотрит прямо мне в глаза, очень внимательно, словно душу сканирует, прощупывает, обыскивает. Он страшный человек, он точно психопат. Вот так вот переключаться может только маньяк какой-то. Я попробовала мясо и от наслаждения чуть не застонала это и правда было безумно вкусно.

— Ты ешь-ешь, а я буду говорить. Я так понимаю, что тюрьма тебе не подходит, а значит остается вариант с нормальной жизнью. Но ее надо заслужить. И поэтому ты будешь учиться, ты будешь меняться ровно до тех пор, пока я не решу, что тебя можно показывать людям.

Я с полным ртом опять посмотрела на него и ощутила, что горло сдавило спазмом. Проглотить я точно ничего не смогу. Но я все же проглотила и нагло спросила:

— А нормальная жизнь — это означает, что вы отдадите мне деньги моего отца и отпустите?

И снова этот хохот, который пробуждает во мне желание убивать.

— Нет. Это означает, что я потрачу их на то чтоб сделать из тебя человека, Есения.

— И что это за фигня?

— Ты останешься здесь, в этой квартире и пока я не решу, что ты достаточно изменилась, ты отсюда не выйдешь… — он красиво надкусил кусочек хлеба и так же красиво прожевал мелко нарезанное мясо.

Боже! Он точно сумасшедший!

— Не выйдет! Меня искать будут! Вы не имеете никакого права удерживать меня здесь насильно! Меня будут искать… это похищение… это…

Барский сунул руку за полу пиджака и достал какую-то бумажку, сложенную вчетверо. Кинул мне очень небрежно, чтоб, наверное, не дай Бог ко мне не прикоснуться.