Ничейный час

Сатья сейчас сидел внизу, на плоской площадке, в позе сосредоточения в центре идеального круга, составленного из шести других бардов. Неподвижные, словно изваяния, они тянули бесконечную низкую ноту, широко раскрыв невидящие глаза. Люди поговаривали, что в такие моменты они молча говорят друг с другом, и не только с тем, кто рядом, а и с теми из них, кто далеко. Деанта уважал бардов и испытывал перед ними священный трепет. Может, даже боялся. Барды были единственными людьми, кого он по-настоящему побаивался. Он не боялся даже великого Вирранда и великого Маллена, а их — боялся.

— Аааээээааа! — послышался крик снизу. — Деанта!

Мать. Он, вздохнув, начал спускаться. Какая бы ни была — она его мать. Полубезумная и несчастная. Она стояла внизу, заслоняя глаза от низкого солнца рукой, в развевающемся алом платье, с распущенными волосами, босая.

— Деааааантаааа!

— Я иду, матушка! — крикнул он, и пошел вниз.

Мать кричала на служанок, чтобы те скорее несли еду, выхватывала у них из рук посуду, ставила перед сыном, хлопотала без толку, подсовывала еду и убирала блюдо сразу же, как только он успевал что-то съесть, совала его в руки служанкам и приказывала унести. Это чрезмерная, нервная хлопотливость появилась в ней не так давно, но все понимали, что безумие грызло ее уже много лет, потихоньку, незаметно, и теперь неотвратимо овладевало ей.

Она жила почти все время в каком-то своем мире, мало соприкасавшимся с реальным. Деанта жалел ее, и в то же время стеснялся. Ему было стыдно за себя — ведь она его мать. Стыдиться матери — подлое дело.

Давно уже она рассказывала ему об отце так, словно Деанты и не было рядом. Он спокойно мог уйти, она и не заметила бы. Но это тоже было бы подло. И он слушал, не слишком веря ее словам. Потому, что об отце рассказывали и его дядя Тианальт, и дядюшка Маллен Ньявельт, бешеный глава стражей, и Сатья Королевский Бард, и много еще кто.

Мать сидела, зажав руки в коленях, и чуть запрокинув голову, раскачивалась и говорила, говорила и на лице ее блуждала счастливая улыбка.

— Он выбрал меня, меня! Он приехал на белом коне, прекраснейший из мужчин, ради моей красоты. Он услышал о моей красе, и полюбил меня, и поехал тайно из дворца, чтобы встретиться со мной…

И Деанта слушал, слушал, пока мать не засыпала или служанки не уводили ее. Ему было стыдно. Как и великому Тианальту. Деанта помнил его слова:

— Я не думал о сестре, честно признаюсь. И это мой второй великий грех. Я всегда любил ее как-то неправильно, все время считал дурочкой, все за нее решал. Боюсь, в том, что с ней сейчас произошло, виноват я.

Деанта всегда слушал дядю с внутренним трепетом. Он знал, кто такой Правитель Юга, знал, что он единственный, кто отказался заявить права на престол. Он хотел вернуть Правду земли. Может, потому Южная Четверть еще держалась.

А еще к нему подсылали убийц. Но судьба словно хранила Тианальта.

Мать продолжала, улыбаясь и глядя в пространство говорить о своей воображаемой любви, и это было слушать куда тяжелее, чем если бы это было на самом деле и кончилось великим горем.

Деанта знал отца только по рассказам Тианальта и королевского барда. Они-то короля знали близко. Но представить его и, главное, полюбить, как он любил дядю Тианальта — обожая его, или дядю Маллена — восхищаясь, или мать — жалея, он не мог.

Он поцеловал мать и вышел, а она все продолжала сидеть и тихо говорить.

Деанта чувствовал себя подлецом, но ничего не мог поделать. Он не мог оставаться при матери. На то есть служанки, приставленные дядей Тианальтом. А он воин. Его дело охранять шерг, ходить на разведку в пустыню, истреблять тварей. Он не знал другой жизни и не представлял ее. Иногда, думая о своем происхождении и предназначении, с которым он спокойно соглашался, он представлял себе, что вот настанет срок, он сходит в Столицу, встанет на Камень, все в мире сразу станет на свои места, и он спокойно вернется сюда, чтобы продолжать жить так, как живет сейчас. Со временем он станет таким же великим стражем, как Маллен. Поскольку все станет на свои места, он пройдет сквозь хьяшту и дойдет до Стены, истребит всех злобных тварей. Найдет себе жену…

А сейчас надо идти к Маллену, чтобы рассказать ему о ночном стрекотуне и обсудить вылазку к гнездам тварей. Кладки надо уничтожить, пока не наплодилось новое поколение, иначе туго будет.

Он сбежал по спиральной лестнице во двор и натолкнулся на Льенде, тоже отоспавшуюся, веселую, румяную. Деанту всегда тянуло улыбнуться при взгляде на простое лицо девушки. Крепкая, ширококостная, всегда радостная, эта охотница была любимицей шерга. Среди охотников было много женщин — людей везде недоставало, так что и женщинам приходилось браться за оружие — но Льенде была лучшей и самой любимой.

— Привет, принц ты наш! — помахала она ему рукой. — Ты новость знаешь?

— Нет, — остановился Деанта, — а что?

Льенде выкатила глаза и сказала страшным шепотом:

— У нашего господина Маллена Пустынные! Представляешь?