Вскоре наше время истекло, и мы все сели в автобус, чтобы поехать домой. Когда мы отъехали, я отпустил очередную остроту в адрес Андрюши. Ребята засмеялись, а Маша, староста нашего класса, сказала:
– Знаешь, Скуратов, тебе повезло, что Андрей добрый. Потому что, если бы он хотел, он бы тебе запросто лицо разбил. Он у нас самый сильный в классе.
– А чего же он тогда стоит и молчит, и за него заступается девочка?
Андрюша промямлил что-то нечленораздельное, и эти слова потонули в новом порыве хохота – моём и моих одноклассников. Незадолго до моей остановки я подумал, что мы больше не увидимся с Андрюшей в школе и неплохо бы извиниться. Я уже почти созрел, чтобы протянуть ему руку и сказать «прости», но он выглядел совсем недружелюбно. После того, как мне сказали, что Андрюша может разбить мне лицо, мои извинения могли быть восприняты как трусость, а это я считал неприемлемым. И потому вместо извинений я выдал очередное незаслуженное оскорбление.
– Я тебя предупреждал, что дам по морде, если будешь обзываться, – сказал Андрюша.
– Конечно, ты же у нас самый сильный, – просюсюкал я. – И угрожать очень любишь. Да только не станешь ты меня бить.
Андрюша сделал шаг ко мне, я его оттолкнул. Он устремился в мою сторону, автобус дёрнулся, я поднырнул под его кулак и заехал ему прямо в челюсть. Андрюша отлетел назад – то ли от резкой смены курса автобуса, то ли от моего удара. Больше он не пытался ко мне подойти. А я гордым победителем смотрел на окружающих, – я только что дал в морду самому сильному парню в классе. Девчонки смотрели с осуждением и принялись отвлекать Андрюшу беседами, парни уважительно закивали, а Нина Фёдоровна сделала вид, что не заметила потасовки. Через пару минут автобус подъехал к моей остановке.
– Ну, до сентября, – произнёс я. – Кому повезёт, – добавил я, посмотрев на Андрюшу, и вышел.
Я знал, что трижды неправ и тысячу раз несправедлив был по отношению к этому парню, столько дерьма хлебнувшему и тем не менее такому доброму, такому открытому, парню, который назвал меня лучшим другом и которого я ни за что ударил в лицо кулаком. Я знал, что это было мерзко с моей стороны, и дал себе обещание при встрече обязательно попросить у него прощения.
Мысль о том, что я поступил дурно с хорошим человеком и не успел попросить прощения и исправиться вкупе с моим неприятием всего, что было в Крылатском, оказала влияние на дальнейшие события моей жизни.
В начале июля мама предложила мне пойти погулять. Я этого не хотел, поскольку шёл повтор матча Англия – Португалия за место в полуфинале чемпионата мира, а матч в прямом эфире я не посмотрел, потому что он попадал в одно время с сериалом «Не родись красивой», который смотрела мама. Я попросил маму дать мне пятнадцать минут до конца матча. К сожалению, до конца основного времени никто так и не забил гол. Когда начался перерыв перед дополнительным временем, мама выключила телевизор и сказала, что надо пойти погулять сейчас.
Я уже знал, что Португалия победила, – об этом говорили везде, но мне было интересно, как именно это произошло, особенно в отсутствие Уэйна Руни. И тем не менее я послушался маму, и мы с ней пошли гулять.
– А где Егор? – спросил я, когда мы вышли на улицу.
Я только теперь заметил, что его уже полтора часа не было дома.
– Он с Игорем, – сказала мама.
– Понятно, – ответил я.
В конце концов, это правильно, – думал я. – На том основании, что у ребёнка развелись родители, он не должен лишиться отца. Я очень хорошо знал, что такое, когда нет отца, и не хотел, чтобы мой брат узнал это.
– Мы сегодня говорили с Игорем, – начала мама. – Он просит прощения и просит нас вернуться к нему.
Она сделала паузу. Я ничего не отвечал.
– Я не знаю, как мне поступить, Вась, – продолжила мама. – Он ведь так плохо с тобой обходился, шпынял тебя, толкал, обзывал.
Я смотрел на мать с недоумением. Мне удивительно было слышать, что она не знает, что делать. Ей было тридцать пять лет, она была очень взрослая и опытная женщина, но при этом она не знала, что делать. Внезапно до меня дошло, что она ждала, что я – её пятнадцатилетний сын, которому нельзя гулять после девяти вечера, предложу ей решение, как правильно следует поступить со своей жизнью и жизнями двух детей. Особенно странно мне было от осознания того факта, что я могу что-то изменить, что моё слово может как-то повлиять на происходящее.