Ничего святого

Вместо того, чтобы утвердить за собой право идти домой после уроков, ученики стремились под любым предлогом ускользнуть от выполнения обязанностей дежурного. Таким образом они избегали неприятной повинности, не раздувая при этом скандала и не портя ни с кем отношений. К сожалению, подобная модель поведения свойственна не только подросткам, но и многим людям в принципе. Если их не устраивает какая-то норма, традиция или закон, они могут их не соблюдать, но ни в коем случае не станут заявлять об отмене устоявшегося порядка. Возможно, многие глупости в этом мире давно были бы упразднены, если бы каждый имел смелость высказать свою точку зрения, не боясь вызвать осуждение окружающих. Но слабые люди (а они, увы, превалируют) устроены так, что скорее станут выполнять то, с чем не согласны (хоть это и влияет на их жизнь), чем рискнут вызвать непонимание у окружающих (хоть это на их жизнь почти не влияет). Наивно распинаться о величии нации, которая живёт, склонив голову, в страхе от общественного мнения и реакции горстки людей, которым по своему невежеству общество доверило право определять судьбу граждан.

Так или иначе, ни я, ни мои одноклассники не высказывали никакого открытого протеста против уборки, и в тот день нам с Савельичем предстояло вымыть кабинет биологии. Поскольку Нина Фёдоровна была нашим классным руководителем, улизнуть не было никакой возможности.

Самым отвратительном в уборке было мытьё полов, – представьте себе почти почерневший от ежедневного использования, преотвратно смердящий кусок грубой материи, имеющий наглость гордо называться половой тряпкой, каковую обязанность ему и вменяется исполнять, несмотря на преклонный срок действительной эксплуатации, который истёк бы несколько лет назад, если бы руководство школы следовало здравому смыслу. Думаю, было бы хоть немного справедливо тратить те пресловутые сто рублей на ежемесячное обновление тряпок и покупку резиновых перчаток и моющих средств. Подобная ересь могла бы прийти в голову директрисе, если бы она хоть раз сняла свои многочисленные браслеты и кольца и ухоженными голыми руками выжала половую тряпку, при этом не отворачиваясь от запаха до того стойкого, что его почти можно было увидеть. Поскольку я был боярином, а Савельич моим денщиком, я предложил ему следующее разделение обязанностей: мы пополам подметаем пол, затем он моет его, в то время как я тщательно вытираю доску. Любой другой отослал бы меня с таким предложением куда-нибудь в задницу, даже если бы я предложил подмести весь класс, вытереть доску и помыть пол, оставив второму человеку только мыть и выжимать тряпку. Но Савельич не находил в тряпке ничего отвратительного и согласился. Почувствовав себя обманщиком, я хотел было предложить Андрюше вытереть доску и подмести весь пол, чтобы ему оставалось только его помыть, однако вовремя вспомнил, что я боярин, и промолчал.

Мы вместе вымели пыль, грязь и фантики из-под парт, Андрюша забрал себе старый посеревший ластик, лежавший рядом с помойным ведром (видимо, кто-то промахнулся), я вытер доску, а Савельич в это время тщательно драил пол. Он не находил в этом занятии ничего постыдного и унизительного. Глядя, как он старается (он всегда старался, что бы ни делал), я грешным делом подумал даже взять вторую швабру и помочь ему с мытьём пола, потом представил себе тёмно-серую тряпку, когда-то бывшую белой, и сел на парту, чтобы не стоять без дела, когда другой работает. Чтобы я не скучал, Андрюша рассказывал о детском доме.

Когда он попал туда, ему было двенадцать лет. Несмотря на то, что все его ровесники учились в седьмом классе, он смог пойти только в пятый: во-первых, он учился по программе 1–4, а во-вторых, пока мать была под следствием (она что-то украла из магазина), Андрюша не ходил в школу и остался на второй год.

В приюте вежливый и воспитанный мальчик столкнулся с угрюмым гостеприимством озлобленных сирот, которые в силу определённых причин заимствовали традиции и выражения у заключённых исправительных учреждений. Войдя в «хату», Андрюша был подвержен тщательному «шмону» «паханов», то есть обыску старших ребят. Не найдя в карманах у Андрюши ничего, кроме маленькой иконы Богоматери (её ему вернули, «чтоб мог дрочить на Мадонну»), ребята объяснили новичку, что за заселение он должен им заплатить сто рублей. В 2001 году на сто рублей можно было купить одиннадцать банок кока-колы и даже оставался бы рубль сдачи. Разумеется, денег у Савельича не было, и, чтобы расплатиться «со старшими по хате», он отправился на Белорусский вокзал: туда ходит троллейбус № 70, с конечной остановкой в Братцево, – это всего в двадцати минутах пешком от детского дома. Андрюша целый день (был ноябрь) подходил к незнакомым людям на площади Тверской Заставы с вопросом:

– Простите, пожалуйста, а у вас рубля не найдётся?