Ничего святого

Однажды мы с Андрюшей были назначены дежурными по классу. По завершении последнего урока мы должны были тщательно вытереть доску, подмести в классе и вымыть пол.

Вообще, весьма странно, что, несмотря на ежемесячные взносы на уборку школы (пускай и по сто рублей), учеников заставляли каждый день мыть класс после последнего урока. Причём после последнего урока в классе, а не у учеников. Иногда случалось так, что дежурные мыли пол три раза: после пятого, шестого и седьмого уроков. Разумеется, это не имело и не могло иметь никакого отношения к тому обстоятельству, что директор нашей школы, Татьяна Викторовна Лопатина, два раза в год ездила куда-нибудь на Мальдивы.

Итак, в тот день работать вместо уборщицы, которой не платили за уборку классов, назначили нас. Разумеется, можно было отказаться, заявить, что мы сдаём деньги на уборку или нечто подобное, однако хамить директору у меня хватало пороху, лишь когда я, будто забывшись, матерился аккурат перед её кабинетом или демонстративно высмаркивался в занавеску после урока физики, где получал незаслуженную двойку в журнал «за поведение» (то есть за разговоры с соседкой по парте, которая была отличницей и не могла быть ни в чём виновата). Подобно богословам, описанным Эразмом Роттердамским, которые стерпели бы тягочайшую хулу на Христа, однако не простили бы самой безобидной шутки про папу, особливо если речь заходила о его доходах, Лопата вполне могла бы стерпеть анекдот с занавеской и забывшимся краснобаем-сапожником, однако немедленно пресекла бы самые невинные вопросы, касающиеся уборщиц. Думаю, если бы эти вопросы задавала мама или другие родители, директриса могла бы пересмотреть географию своих путешествий. Я мог законным путём бороться за свои права (например, право отдыха на перемене или право пойти домой после последнего урока), я мог просить родителей отстаивать мои интересы на родительском собрании, но не делал этого. Родительские собрания воспринимались мамой как час позора и унижения, – в этом я был с ней полностью солидарен. Я ненавидел дни родительских собраний: после того как учителя и классный руководитель в присутствии других родителей выливали на маму целое ведро нечистот, она в гневе возвращалась домой и бралась за ремень, выбрасывала в мусоропровод самые любимые мои вещи (например, Sony Play Station) и лишала меня вещей, которые обещала в будущем, но всё равно не собиралась покупать. Каждое родительское собрание я надеялся, что обо мне забудут и про меня не скажут вообще ничего. Однажды я два месяца старательно готовил домашние задания, никому не хамил и не хулиганил, чтобы маме было приятно услышать на родительском собрании хоть что-то хорошее. В тот вечер я несколько раз сказал ей о собрании (хотя обычно надеялся, что она забудет), однако, после очередного напоминания, она ответила:

– У меня и так слишком плохое настроение, чтобы очередной раз унижаться в присутствии тридцати незнакомых родителей твоих одноклассников. Давай я просто посмотрю твой дневник и всыплю тебе ремня.

– Но за что?

– За плохое поведение, за низкую успеваемость, за хулиганство, – перечислила она. – Неси дневник.

– Но я всю четверть старался, чтобы тебе не пришлось краснеть!

– Неси дневник.

Именно в тот день я проспал в школу, опоздал на первый урок (была физика, которую вела Лопата) и, запыхавшись, не вспомнил формулу, которую задавали выучить дома, – когда я пришёл, учитель как раз спрашивала учеников, кто её выучил. Поскольку я с порога не нашёлся, что ответить, Лопата поставила мне двойку и написала в дневнике, что я опоздал на урок.

Именно с этой записи началось мамино изучение моего дневника. Запись «Опоздал на урок! Не выучил домашнее задание! 2» изрядно испортила ей настроение. Она листала дневник назад, отмечала тройки, а потом дошла до страницы, где было сразу несколько двоек и замечаний.

– Это так ты старался?

– Это было до предыдущего собрания! – запротестовал я.

Это было правдой: пиздюлей за эту страницу я уже получил.

– Не ври!

С мамой было бесполезно спорить, когда она была в бешенстве. Я стоически выдержал пятьдесят ударов ремня (мне было уже четырнадцать, и за пять лет я отлично научился терпеть).

После этого случая я никогда не старался, чтобы мой дневник выглядел красиво и чтобы маме не приходилось краснеть на собраниях.

Разумеется, при таком положении дел и речи быть не могло, чтобы я просил маму высказать классному руководителю претензию, что её сына заставляют мыть полы, несмотря на то, что она сдаёт деньги на уборку школы.

Не могу сказать точно, почему другие дети, у которых не было проблем с учёбой, поведением или родителями, не поднимали вопрос об уборке.