Коровин исподлобья взглянул на него, налился кровью, но ничего не ответил. Тогда к Ваньке подскочил Чихлыстов и злобно прошипел:
— Это ты выдал, гнида? Ну, потерпи маленько, не порадуешься!
Ванька печально покачал головой и пожал плечами.
Приступили к перемеру. Шатунов и Уткин развернули рулетку, Кошкарев записывал. Когда сравнили кубатуру вынутой земли с показаниями табеля, выяснилось, что коннозабойщикам приписано десять тысяч лишних кубометров грунта.
Ночевать Ванька ушел к Шатунову. Спал он плохо. Все время ему слышался шорох у двери, казалось, что в окно кто-то смотрит. Ему было страшно.
Но утром начался обычный рудничный день, словно ничего особенного не произошло вчера, и на работе Мысов подошел к Ваньке и, хлопнув его по спине, сказал смеясь:
— Не дрейфь, дело обычное. Один ворует, другой ловит. Каждому свое.
На другой день Шатунову дали путевку на курсы повышения квалификации горных десятников, и он уехал в Нижний Тагил. И это было сделано так, точно Шатунова спешили убрать с рудника.
Десятника Скакуна отдали под суд. Табельщика прогнали. Но Мысова не тронули, и он по-прежнему возглавлял свою артель.
Ванька остался жить на месте Шатунова — с техником Уткиным. Жил он теперь осторожно, по вечерам не выходил из дому, но время шло, и ничего подозрительного он не замечал.
Вскоре Кошкарева сняли за пьянство. Пришел новый заведующий, но и он недолго продержался. Заведующие начали сменять один другого, а добыча не поднималась.
Глава третья
Поздно вечером на территорию рудника вкатил извозчичий фаэтон. Два фонаря с зеркальными стеклами мерцали на его крыльях. Тоненькие церковные свечки горели на фонарях. В описываемое время за две сотни километров в окружности извозчик и огарка не смог бы найти.
На козлах стояли чемоданы. В фаэтоне сидел человек.
На руднике было темно, как в погребе. Только у надшахтного здания виднелся свет. У длинного и темного дома, где помещалось рудоуправление, дремал сторож. Приезжий, разглядев в темноте его фигуру, сказал извозчику:
— Подожди, человек, кажется, — и крикнул: — Эй, дядя!
Сторож проснулся и подошел к фаэтону. Свет фонарей заблестел на стволе его берданки.
— Чего тебе? — спросил он и перекинул берданку с руки на руку.
— Где здесь дом приезжих?
— Дом приезжих? — удивился сторож. — Такого здесь нет. Тебе гостиницу, что ли?
— А гостиница есть? — обрадовался пассажир.
— Гостиница, она, брат, в Тагиле.
Пассажир сплюнул и выругался. Вот бестолочь! Он же из Тагила и приехал.
— А где же тут переночевать? — закричал он.
— Ты на меня не кричи, — спокойно сказал сторож, — Приезжают всякие. Переночевать и в командировочной комнате можно.
— Так я же и спрашиваю.
— Спрашиваешь, да не то. Гостиницы здесь нету, — вразумительно сказал сторож.
— Ну а командировочная комната где?
— Была в пятом, возле каланчи, а позапрошлый месяц перевели куда-то.
Приезжий снова выругался и спрыгнул с фаэтона. Он хотел уже постучать в чье-нибудь окно, но тут перед ним возник человек. Это был Ванька Коровин.
— В чем тут дело? — спросил он.
— Ездят тут по ночам, — с раздражением заметил сторож, — то им гостиницу подавай, то еще чего-нибудь.
— А вы кто будете? — спросил Ванька.
— Я — Сигиденко, новый директор, — сказал приезжий.
— Так вас тут днем ждали! — удивленно вскрикнул Ванька.
— Я же телеграмму давал, что дачным выезжаю из Свердловска. Думал, за мной машину или лошадь пришлют. Ждал до ночи.
Ванька рассмеялся.
— Тут такого правила не существует — лошадей присылать. Вы приезжий, не знаете, — он участливо покачал головой. — Вам нужно в комнату командировочных? Это за коммуной.
Он махнул в темноту. Новый директор кряхтя полез в фаэтон. Извозчик невозмутимо зацокал на лошадей. Фаэтон тронулся. Ванька посмотрел вслед и крикнул:
— Пожалуй, без меня вам не найти!
— Тпру-ру-ру! — сказал извозчик.
— Езжай за мной, дядька, я покажу, — сказал Ванька и зашагал вперед.
Ванька работал теперь на шахте Уралмедь отгребщиком. Первое время ему очень не нравилась работа на шахте. Нужно было спускаться по сбитым и скользким ступенькам лестницы, по темному и тесному ходку. На груди болталась тяжелая карбидка, она постоянно гасла, пока он спускался по лестницам, и приходилось в темноте, крепко держась за мокрые перекладины, ногами нащупывать следующие ступеньки. Ему всегда казалось, что ступенька, на которую он хочет ступить, сорвется или ее не окажется совсем, и он полетит в темноту пролета. Сверху его настигали спускающиеся за ним рабочие, и так как спускались они быстро, он обыкновенно не успевал крикнуть им, и ему наступали на руки. Это было и больно, и обидно. А нагнавшие смеялись и ругали его за медлительность. Он прижимался к сырым срубам ходка, пропуская их мимо себя, и долго слышал, как гудят в ходке их голоса.