Ничего личного

Его кулак отскочил от Серегиного плеча, словно горох от стенки.

— Легче? — оскалился Серега и подставил другое плечо: — На, ударь еще.

— Да иди ты…

Он уже успокоился. И в самом деле: а что изменилось? На мир во всем мире раздрай в отдельно взятой фирме отдельно взятой страны никак не повлияет. И смерть В. В. Иванова тоже. Равно как и страдания А. А. Леонидова.

«Масштабнее надо мыслить, Леша! Масштабнее!» — сказал он себе. И пошел обратно в коттедж. Где жизнь, согласно главному своему свойству налаживалась в условиях полной цивилизации: света, тепла и горячей воды из-под крана.

В холле меж тем, собирались ужинать. Запасы продуктового склада иссякли, но буфет в санатории работал исправно. Поскольку столовский ужин не вдохновил, собирались добавить. И водочки тоже. Алексей же подумал, что собираются отпраздновать. А когда же собираются делить руководящие посты? Из которых теперь вакантно оба два. Верхний и нижний. Или Серебрякова объединит, наконец, этажи? Впрочем, что здесь решает Серебрякова? Она же не Саша. Решает коллектив.

С Алексеем все были более чем любезны. Это значит, что с ним не разговаривали. Он так и подумал: дабы не беспокоить. И пошел в свою комнату. То есть в номер. Состоящий из одной комнаты.

Саша сидела в кресле, с книжкой в руках и делала вид, что читает. Во всяком случае, старательно переворачивала страницы. Сережку уже отпустили на волю, и он убежал к детям. Бойкот отцов на детей не распространялся.

Вид у жены был задумчивый и грустный. Алексей выхватил у нее книгу и упал на колени перед креслом. Ударив себя кулаком в грудь, воскликнул:

— Прости меня! Ну прости! Я был неправ, я приношу свои извинения!

— А без того, чтобы не ломать комедию, ты не умеешь? Нормальным человеческим языком?

— Сашенька, милая, я же люблю тебя, — жалобно сказал он.

— Лучше.

— Ну вот, опять! Люблю. Тысячу раз сказать? Хочешь, буду вот так стоять и бубнить: люблю, люблю, люблю… Пока не охрипну? Тебе легче будет?

— Легче, — упрямо сказала жена.

— Тогда я начинаю. Люблю, люблю, люблю, люблю… — Он перевел дыхание.

— Что ж ты остановился?

— Хочешь, чтобы я умер от недостатка кислорода? Умереть, объясняясь в любви любимой женщине! Как это прекрасно!

— Тогда продолжай.

— Люблю, люблю, люблю…

— Что ж ты опять замолчал?

— Жду: может быть, ты меня пожалеешь? Разве недостаточно знать, что я могу сделать то, что пообещал? Если мужчина обещает всю жизнь носить женщину на руках, не заставит же она его надорваться? Если любит, конечно.

— Ладно, Лешка, ты всегда вывернешься, -вздохнула Саша и протянула руку, чтобы потрепать его волосы. Он поймал эту руку, пахнущую ландышами, прижал к губам и, целуя, сказал:

— Сашка, я больше не буду.

— Будешь. Через день опять все начнется сначала: ты будешь злиться, говорить гадости, а я прощать, — и она высвободила руку.

— Ты добрая, а я злой.

— Ты злой, пока я остаюсь такой доброй и пока тебе все это позволяю.

— Не позволяй.

— Бить тебя, что ли?

— А я сильнее.

— Что? Да мы с тобой почти одного роста!

— Почти не считается. К тому же, у меня мускулы.

— Ну-ка, где там твои мускулы?

Она поднялась с кресла и попыталась оттолкнуть его с дороги:

— Пусти, я пойду в ванную, умоюсь.

— Ты плакала, да?

— Пусти.

— Не дергайся, женщина. — Он крепко ее прижал и на ухо шепнул: — Можно тебя поцеловать?

— Ты же меня держишь. Целуй.

— А насильно неинтересно. Я хочу знать, что ты меня простила.

— Простила. — И она попробовала вывернуться. Он не пускал. Завязалась борьба, во время которой они почти уже добрались до кровати. Через которую и лежит единственный путь к полному примирению супругов.

В это время в дверь постучали.

— Не откроем? — шепнула Саша.

— А если это важно? У нас еще вся ночь впереди, — сказал он и пошел к двери. Открыть.

На пороге стояла засмущавшаяся вдруг Анечка Барышева:

— Помешала?

— Почти. Заходи, помириться мы уже все равно успели.

— Ой, а я подумала, может вы голодные? Там ребята на стол накрывают.

— Я заметил, — сказал Алексей. — Но не заметил, что мне там будут рады. За столом.

— Ой, что вы! Ну, конечно, приходите!

— Что-то аппетит пропал, — сказал он. И по взгляду жены понял, что Саша его мнения не разделяет. «Надо выйти», — красноречиво сказал ее взгляд.

— Чайку попьете.

—Хорошо. Чай это хорошо. Мы сейчас придем.

Анечка извинилась еще раз и исчезла. Саша пошла в ванную комнату умываться. Через пять минут он осторожно постучал в дверь:

— Сашка, кончай марафет наводить! Мы не на бал!

— Хочешь, чтобы все знали, что я ревела?

Она вышла, наконец, из ванной. Причесанная и даже подкрашенная. «Красивая у меня жена», — в который раз подумал он. Ну, в самом деле, зачем ссориться из-за какого-то Иванова?

Под ручку, словно примерные супруги, они вышли в холл. И оказались последними: все уже были в сборе. Свободное место за накрытым столом оставалось только рядом с Ириной Сергеевной Серебряковой. Впрочем, Анечка Барышева тут же потеснилась и махнула Саше рукой. Жена протиснулась к Барышевым, Алексей же, внутренне грустя, пошел на заклание. Как глупая овца.

— Не прогоните? — вежливо спросил он.