Ни кола ни двора

Но Толик на детской площадке висел на паутинке вниз головой и о чем-то разговаривал с трехлетним малышом, иногда вытягивая вниз руку и трогая песок.

Я сказала:

— Мне кажется, такое нельзя осмыслить из какой-то религии, потому что получается, что Бог все равно злой, как ты ни крути.

Мы выпили.

— Да уж, — сказала WillowB. — И кто же знал, что она умрет?

Но ответ был прост: знали все.

Никому не хотелось, в то же время, впускать такое знание в сердце.

Самым странным было, пожалуй, во всей этой истории мое отношение к Трикси. Не скажу, что очень уж оно оказалось человечным даже в самом финале.

Помню, когда я только начала ее читать, больше всего меня удивляло то, как Трикси описывала свою жизнь. На самом деле удивляла именно обыденность.

Вот она смотрит аниме, а вот она поругалась с мамой, а вот ее тошнит из-за химии, а вот она делает опрос, какую татуировку ей набить после выздоровления, а вот не хочет ехать на дачу, и ей не нравится мальчик, которому нравится она, и наоборот — тоже.

Все как у всех. Жизнь есть жизнь. И даже черные пятна на ней не превращают ее в ничто.

Трикси писала об ужасающей физической боли, но еще о том, какая это боль, что Занзас из Реборна не стал боссом мафии. У нее был двоюродный брат-лошпед, и фанфики про итальянскую мафию, и мечта поехать в Рим и в Токио.

Девочка как девочка.

Но я не могла ее так воспринимать, потому и чувствовала себя здесь чужой.

Для девчонок Трикси была просто подругой. Они, может, не в силах были до конца поверить в ее смерть, зато до конца верили в ее жизнь.

Я — наоборот. В смерти Трикси я видела трагедию, за которой не видела саму Трикси. Ее неповторимую и обычную судьбу. Вот так вот. Судьба девушки, умершей от рака в восемнадцать лет — обычная.

Всякая судьба — обычная, и в этом состоит великая любовь Бога ко всем своим созданиям.

Мы пили коктейли в жестяных банках, и девочки делились историями из жизни Трикси.

Санстеп рассказала, как они вместе организовывали форум по Хеллсингу, набирали игроков, как только Трикси умела отказывать тем, кто писал убогие анкеты, а Санстеп все время пасовала. И как же теперь форум без Трикси?

Севи рассказала, как они писали в соавторстве, и что рассорились в пух и прах, потому что Трикси упрямо не хотела хэппи-енда.

— Она считала, что все любят ангст, — сказала Севи. — Теперь я понимаю, почему.

Прозвучало это очень смешно, но зато искреннее и правдиво.

Сандра рассказала, как в слезах и соплях звонила Трикси в три часа ночи, потому что Трикси не надо вставать в школу.

А WillowB рассказала, что была в Трикси влюблена, но так ей никогда и не сказала, потому что Трикси, по ее мнению, строго гетеро.

Только я ничего не рассказала и вспомнила, что комментировала только ее посты про рак.

Из всей огромной палитры ее чувств и ощущений, я видела только черный цвет.

За это стало мне стыдно чуть ли не больше, чем за то, что я тогда кинула Трикси.

— Какая она, — сказала я. — Была классная. Просто ужас.

— Да, — сказала Севи. — Просто ужас.

Мы допили коктейли, поплакали все вместе. Рыдать с другими девчонками — в этом есть что-то древнее и сильное, не зря во многих культурах была даже эта специальная должность для сентиментальных женщин. Я ощутила с ними единение, тайную радость сердец, спевшихся в своей грусти.

А вы знаете, что у гречанок-плакальщиц были специальные сосуды, куда они собирали свои слезы?

Только куда их потом девали?

Я бы выливала их на чьей-нибудь свадьбе, чтобы помнить, что жизнь — это все сразу. Не знаю, были ли гречанки такими претенциозными дурочками, как я.

В общем, мы пошли на кладбище.

— Толик, — крикнула я. — Пора.

Вокруг Толика тем временем образовался уже небольшой кружок из малышей с мамами. Он что-то вещал и, когда я окликнула его, махнул на меня рукой.

— Ща, минута, и я вас догоню.

Думаю, на самом деле Толику хотелось отстать или даже потеряться.

Почему-то эта нормальная человеческая слабость — смущение, так сильно меня удивила и умилила. Она служила якорем его неземному, небесному образу, изрядно его заземляла.

Впрочем, скрыться Толику не удалось, потому что автобуса мы ждали долго. Толик курил сигарету за сигаретой, рассматривая детские журналы в киоске "Союзпечати".

А я утирала сухие уже глаза. Хотелось бы поплакать еще раз на кладбище.

Больше всего я волновалась, что мы опоздаем, это и случилось. Когда мы вылезли из автобуса, я уже была готова к худшему. А что если Трикси зароют немедленно, не выждав и десяти минут?

У кованных ворот между красными кирпичными столбами, под черной вывеской с золотыми буквами — "Кузьминское кладбище" стояли еще пять-шесть девчонок, я их не знала, но было видно — они из наших.

WillowB окликнула какую-то Саманту, и наша маленькая группка слилась с их маленькой группкой.

— Уже кончилось? — спросила я с волнением.

— Нет, — сказала девчонка с высоким, бледно-золотым хвостом. — Мы просто боимся туда идти?

— Почему? — спросила Севи.

— Ну, там родственники. Вдруг не поймут.

— Да, типа приперлись такие, — сказала девчонка с лакированной (судя по всему, маминой) сумкой подмышкой. — А нам скажут, что мы издеваемся над их горем.