Незримый враг

Мое тело дернулось, словно от электрического тока. Электричество – это и свет, и сила, и удар, как от молнии, и все это я ощутил в полной мере. Я взвыл, изо рта вылился раствор. Танамор жег мне ладонь, в груди ныло, зато зрение прояснилось, и я увидел, что на мои крики сбежались гости. Незнакомые люди окружили меня и потрясенно наблюдали, как я корчусь на земле. Я задыхался от боли, мне казалось, шею мне ломают снова, и вот на этот раз было…

Больно. Вот оно, идеальное слово. Мир обрушился на меня со всей своей яркостью, ослепил и оглушил, поломанная шея резко выпрямилась, будто кто-то за нее потянул, и я отчаянно, хрипло заорал.

Ко мне протолкнулась Молли и перевернула на спину. Я продолжал кашлять и плеваться раствором, глядя на ее взволнованное лицо, склоненное надо мной. Молли благоговейно подняла с земли три осколка зеленого мрамора, – я даже не понял, когда они выпали из моей руки. Они больше не сияли.

– Танамор… – выдохнула Молли, держа камни нежно, как птенца. – Он сам вас нашел! Сама Ирландия вас спасла за все, что вы для нее сделали!

Она победно вскинула кулак, глядя на гостей, гости в ответ потрясенно закивали. Держу пари, это была самая необычная помолвка, на какой им доводилось бывать.

Молли тронула мое плечо, и я застонал: позабыл, каким оглушительным может быть простое прикосновение, когда твоя кожа что-то чувствует.

– Знаю, знаю, мне тоже было плохо, когда я ожила. – Молли всхлипнула и погладила меня по плечу, вызвав несколько новых конвульсий. – Скоро станет лучше. Ох, мистер, я так рада!

Плохо помню, что было дальше, – гости таращились на меня, мне было ужасно плохо, холодно и жарко разом, в груди жгло. Молли со свойственной ей решимостью протащила меня через весь дом в мою комнату, уложила в постель и накрыла одеялом. Звуки праздника за стеной стали громче – ирландцам только дай повод отпраздновать, и на этот раз, похоже, они праздновали то, что я ожил.

– Как… это… возмо… мо… можно! – простонал я, с трудом ворочая языком: он стал таким чувствительным, что я ощущал каждый выступ каждого зуба, гладкость десен, скользких и прохладных от слюны.

– Ирландия – священная земля легенд и сказок, – прошептала Молли. – Если не здесь возможно спасение, то где на свете?

Она подпихнула мне под спину подушку, убежала и вернулась с кружкой теплого питья. Любопытные пытались заглянуть в комнату, Молли захлопнула дверь у них перед носом. Я глотнул из кружки и взвыл.

– Слишком горячее?

Я мотнул головой. Слишком настоящее. Когда ничего не пил и не ел два месяца, само ощущение с ума сводит.

– Пейте, пейте, вам нужна вода, – приговаривала Молли. – А еще там вересковый мед, он вас поддержит.

И я начал сражение с кружкой. Мои пальцы сжимались вокруг нее и ощущали гладкость, тепло, каждую крошечную неровность, а пальцы Молли сжимались поверх моих, чтобы я не облился. Как люди живут, чувствуя столько всего одновременно, да еще и двумя руками сразу! Та рука, которую повредил Лиам, теперь была как новенькая, голова держалась на шее прямо, ноги жутко болели, но хотя бы болели обе одинаково. Собственные глаза казались слишком влажными, а когда я моргал, движение век заставляло ежиться.

– Ишь сколько вы накатали, – сказала Молли, глянув под кровать. Подняла с пола портрет Бена и от души хохотнула. – А что, доктор похоже вышел! Ладно, мистер, поспите. Все получилось, да? Вы живы!

Она встала, забрала у меня опустевшую кружку и потрепала по плечу. Я вздрогнул. Молли убрала руку – хоть я предпочел бы, чтобы она ее оставила, – и бесцеремонно уложила меня головой на подушку. Я собирался что-то сказать, но мысли терялись в сладком, приятном тумане. И вот так, впервые за полтора месяца, я уснул.

Глава 13 Прощание

Наступившее утро было, пожалуй, лучшим в моей жизни. Во-первых, потому что оно вообще наступило. Во-вторых, болезненная яркость притупилась, так что я чувствовал себя восхитительно живым, но перестал загибаться от боли и вздрагивать каждый раз, когда к чему-то прикасался.

Проснувшись, я выбрался из постели и долго бродил по комнате, наслаждаясь ощущением того, как босые ступни касаются деревянного пола. Затем нерешительно взял серебряный таз, верного товарища своих несчастий, заглянул в него и ошарашенно замер. О, как же прекрасны лица живых!

Я недоверчиво оглядывал себя снова и снова. Кожа приятного цвета, белки глаз действительно белые, зубы здоровые, губы больше не отливают синевой. Я успел позабыть, как хорошо выглядел до того, как Гарольд Ньютаун явился ко мне в дом искать танамор.

– Мистер, – прошептал за дверью голос Молли. – Слышу, вы проснулись. Я воды согрела, хотите? Помню, когда ожила сама, больше всего на свете хотела вымыться как следует.

– Да, да, благодарю.