– Не знаю, не знаю, – бормочет она почти себе под нос, но потом все же оборачивается к Генри, и ее выражение лица вдруг меняется. – То есть конечно, будьте добры, помогите.
Глаза старушки немного блестят, словно от слез, когда она просит Генри найти книгу, которую уже читала.
– Теперь я уж не могу припомнить, что читала, что нет, – говорит она, покачивая головой. – Все вроде бы звучит знакомо, а обложки почти на одно лицо. Почему их такими печатают? Почему все такое однотипное?
Генри подозревает, что дело в маркетинге и модных тенденциях, но понимает: объяснять, скорее всего, нет смысла. Вместо этого он просто спрашивает, помнит ли покупательница о книге хоть что-то.
– Дайте-ка вспомнить… Она была толстая, в ней было что-то на тему жизни, смерти и истории.
Описание совершенно не сужает круг поиска, но Генри привык, что люди не помнят подробностей. Покупатели постоянно ищут какую-то книгу, которую когда-то видели, но сказать о ней могут лишь «обложка была красная» и «кажется, в названии было слово “девушка”».
– Она печальная и милая, – продолжает пожилая леди, – уверена, что действие происходило в Англии. Боже, какая дырявая у меня память! Кажется, на обложке была роза.
Она оглядывается на стеллажи, заламывая морщинистые руки. Старушка явно не может принять решение, поэтому за дело берется Генри. Ему ужасно неловко, однако он достает с ближайшей полки толстый исторический роман.
– Может быть, эта? – спрашивает Генри, протягивая покупательнице «Волчий зал».
Уже взяв увесистый том в руки, Генри понимает, что книга не та. На обложке мак, а не роза, и в жизни Томаса Кромвеля нет ничего особенно печального или милого, пусть у автора и красивый, пронзительный слог.
– Ладно, забудьте, – вздыхает Генри, пытаясь тут же забрать книгу у покупательницы, но лицо той светится от радости.
– Это она! – старушка цепляется за его руку костлявыми пальцами. – Ее-то я и искала.
Верится с трудом, однако пожилая дама так счастлива, что Генри начинает сомневаться в себе. Он уже собирается пробить чек, как вдруг вспоминает. Аткинсон! «Жизнь после жизни». Книга о жизни и смерти и об истории, печальная и милая, действие происходит в Англии, на обложке – две зеркально отраженные розы.
– Постойте, – говорит Генри, ныряет за угол в проход, где выставлены новинки художественной прозы. – Это она?
Женщина светлеет лицом точь-в-точь как прежде.
– Да! Какой вы догадливый, это именно она и есть! – с той же убежденностью восклицает старушка.
– Рад, что сумел помочь, – кивает Генри, совсем не уверенный, что у него получилось.
Покупательница в итоге берет обе книги, не сомневаясь, что они ей понравятся.
Остаток утра протекает так же странно.
Мужчина средних лет приходит за триллером, а уходит со всеми пятью книгами, которые рекомендовал ему Генри. Студентка ищет книгу по японской мифологии, а когда Генри извиняется, что у них нет такой литературы, она чуть не из кожи вон лезет, уверяя его, мол, вы не виноваты, и настаивает, чтоб он ее заказал, хотя сама даже не уверена, запишется ли на этот курс. Парень с телосложением модели и скулами такими острыми, что можно порезаться, заходит поглазеть на раздел фэнтези и вместе с подписью на чеке оставляет адрес своей электронной почты.
Генри точно так же выбит из колеи, как в тот момент, когда Мюриэль заявила ему, что он неплохо выглядит. Это похоже на дежавю и одновременно не похоже, потому что чувство для него совершенно новое. Словно первоапрельская шутка, когда вдруг изменили правила и все разыгрывают тебя одного.
Последний покупатель произвел на Генри такое неизгладимое впечатление, что у него даже кровь прилила к щекам.
В магазин вдруг врывается Робби, вслед ему звенит колокольчик.
– Боже! – восклицает друг, обнимая Генри.
На мгновение тот думает, не случилось ли нечто ужасное, и тут понимает, что да – и впрямь случилось, только с ним самим.
– Все нормально, – вздыхает Генри. Разумеется, он врет, но день сегодня выдался такой странный, что все произошедшее до этого момента кажется сном. А может, это и есть сон? Если так, лучше бы не просыпаться. – Все нормально, – еще раз повторяет он.
– Ничего не нормально, – отвечает Робби. – Просто знай – я рядом. Надо было и вчера пойти с тобой, я хотел приехать, когда ты на звонок не ответил, но Беа запретила: сказала, мол, пусть побудет один, а я по глупости взял да и послушался… Извини.
Всю эту речь он выдает единым потоком, крепче сжимая приятеля, но Генри высвобождается. Слишком уютно становится в объятиях Робби, как в старом поношенном пальто, да и длятся они чересчур долго. Генри откашливается и отодвигается, Робби издает неловкий смешок и отворачивается. На лицо ему сбоку падает свет, и Генри замечает тонкую пурпурную полосу у него на виске, прямо возле линии рыжеватых волос.
– У тебя там блестки.
Робби лениво стирает остатки грима.
– С репетиции остались.