Незримая жизнь Адди Ларю

Адди стоит, не двигаясь с места, пока не понимает, чего же ждет. Она ждет помощи. Кого-то, кто придет и разберется во всем этом сумасшествии. Но никто не приходит, никто о ней не вспоминает. Если она продолжит ждать, то простоит здесь вечность.

И Адди пускается в путь и по пути изучает Париж. Запоминает этот дом, ту дорогу, мосты, повозки и ворота в парк. За стенами проглядывает красота, просвечивает сквозь щелочки.

Лишь годы спустя она выяснит, как устроен этот город. Запомнит механизм округов, шаг за шагом отметит путь каждого торговца, каждый магазин и улицу. Познакомится со всеми нюансами районов, обнаружит бастионы и трещины, поймет, как выжить и преуспеть промеж жизней других людей, выкроить среди них местечко и для себя.

Позже Адди покорит Париж. Станет гениальной воровкой, неуловимой и быстрой. Изящным призраком будет скользить по богатым домам, заглядывать в салоны, гулять ночью по крышам и пить под открытым небом краденое вино. Будет смеяться и радоваться каждой пиратской победе.

Позже – но не сегодня.

Сегодня она просто пытается забыть о мучительном голоде и леденящем страхе. Сегодня она одна в незнакомом городе – ни денег, ни прошлого, ни будущего.

Внезапно из окна на втором этаже кто-то вдруг опорожняет ведро, и густая коричневая жижа льется на булыжники прямо у ног. Адди отскакивает, пытаясь уберечься от помоев, и едва не сбивает с ног двух женщин в дорогих платьях. Дамы взирают на нее словно на мусор.

Отшатнувшись в сторону, Адди присаживается на ступеньки ближайшей лестницы, но мгновением позже из двери выходит старуха и угрожает ей метлой – мол, бродяжка пытается отбить ее клиентов.

– Проваливай в доки, если желаешь продать свой товар! – рявкает она.

Адди не сразу понимает, о чем идет речь. Ее карманы пусты, торговать нечем. Но услышав это, карга многозначительно смотрит на нее и заявляет:

– Но тело-то у тебя еще осталось?

Адди наконец понимает, в чем дело, и заливается краской.

– Я не шлюха, – бормочет она, собираясь уйти.

Но старуха награждает ее презрительной усмешкой.

– Ишь, какая гордячка! Гордостью брюхо не набьешь!

Адди плотнее кутается в пальто и отправляется дальше, заставляя себя передвигать ноги. Ей уже кажется, они вот-вот подломятся, но вдруг она замечает открытую дверь церкви. Не большого, величественного собора наподобие Нотр-Дам, а каменного дома, зажатого между двумя другими зданиями на узкой улице.

В отличие от своих родителей Адди никогда не была религиозной. Она всегда разрывалась между старыми богами и новыми, однако встреча с дьяволом в лесу дала ей повод поразмыслить. За каждой тенью стоит свет. Возможно, у мрака есть заклятый противник и получится как-то уравновесить свою участь. Эстель только посмеялась бы, но ее бог не дал Адди ничего, кроме проклятия. Так не стоит винить ее за то, что она пытается найти спасение у другого.

Тяжелая дверь со скрипом поддается, и Адди ныряет внутрь. В помещении темно, и она моргает, давая глазам привыкнуть к мраку, а проморгавшись, видит витражи с цветными стеклами.

Адди потрясенно вздыхает – такой красоты она не ожидала. Потолок у церкви сводчатый, а на стенах сияют красные, синие и зеленые узоры.

«Тоже своего рода искусство», – думает она, проходя вперед, когда вдруг дорогу ей заступает священник.

Он раскинул руки, но не в знак приветствия, а для того, чтобы преградить путь.

– Прости, – качая головой, говорит он и как заблудившуюся курицу выпроваживает ее обратно по проходу. – Мест нет, все занято.

Она снова выходит на ступеньки церкви, и за спиной тяжело громыхает засов. В голове снова насмешничает Эстель: «Вот видишь, только у новых богов есть засовы!»

* * *

Адди не собирается идти в доки, ноги сами несут вдоль Сены, пока за рекой садится солнце, сбегают по ступенькам, стуча по доскам крадеными ботинками.

В доках темно – корабли отбрасывают густые тени, повсюду нагромождение ящиков и бочек, канатов и раскачивающихся лодок.

Ее провожают глазами. Мужчины забывают про работу, женщины, развалившиеся в тени, как кошки, впиваются взглядами. У них болезненный вид, раскраска слишком яркая, рты вымазаны кроваво-красным. Грязные платья изорваны, но все же лучше, чем у Адди.

Она не решается окончательно, даже спуская пальто с плеч. Даже когда к ней подходит докер и начинает ощупывать, словно пробуя, созрел ли плод.

– Сколько? – хрипло интересуется он.

Адди не представляет, сколько может стоить ее тело и хочет ли она вообще его продавать. Она не отвечает, и руки сильнее терзают ее, крепче вцепляются в плоть.

– Десять солей[11], – говорит Адди.

– Да кто ты? Неужто принцесса? – гогочет докер.

– Нет, – отвечает она, – просто девственница.

Там, дома, бывали ночи, когда Адди мечтала о наслаждении, представляла рядом с собой во тьме незнакомца. Воображала, что он целует ее груди, что это его рука скользит у нее между ног.

«Любовь моя», – говорил незнакомец, прижимая ее к кровати. Черные кудри рассыпались вокруг изумрудно-зеленых глаз.

«Моя любовь», – вздыхала Адди, когда он входил в нее и ее тело поддавалось его силе.