Незнакомец

Неужели в прежней жизни Икс не испытывал такой радости, которую стоило бы сохранить? Словно Дайскэ Танигути, который раз и навсегда отказался от своего прошлого, чтобы избавиться от семьи, связанной с ним.

Вместо того чтобы продолжать ненавидеть, он просто обрубил связи, чтобы избавиться от еще большей ненависти. Приняв прошлое Дайскэ Танигути, нашел ли Икс для себя какое-то исцеление?

Второе, чего Кидо не мог понять, — это обман, который Икс не раскрыл Риэ до самого конца. Такой любви, как у Икса и Риэ, самому Кидо никогда не приходилось испытывать, она казалось ему чистой и прекрасной.

Если бы Икс не погиб от несчастного случая, признался бы он когда-нибудь? А не из-за сочувствия ли к выдуманному прошлому дрогнуло израненное сердце Риэ? Даже если предположить, что все остальное, что сказал Икс, было обманом, не должен ли он был быть честным с ней в тот самый момент, когда они разговаривали за обедом в том ресторане?

Можно ли оправдать его ложь той любовью, которая случилась между ними? Настоящей любовью?

Глава 8

В середине сентября, на следующий день после Дня уважения пожилых, Кидо получил известие, что его друг-адвокат, с которым в свое время они вместе проходили практику в Киото, внезапно умер от сердечной недостаточности. Кидо немедленно отправился на поминки в Осаку.

Возвращаясь вечером в Токио на последнем высокоскоростном поезде «Нодзоми», Кидо устало смотрел в окно. На контрасте с ночной картиной за окном ярко освещенный флуоресцентными лампами вагон поезда выглядел гротескно. Многие пассажиры уже спали, но несколько подвыпивших компаний продолжали болтать.

Воздух казался тяжелым и застоявшимся: смешались запахи пота отработавших целый день людей, пива, закусок к спиртному вроде сушеных кальмаров. От костюма Кидо к тому же пахло благовониями, которые возжигали на поминках.

В своем возрасте Кидо уже нередко получал сообщения об уходе из жизни родственников и знакомых, однако поминки по товарищу, которому бы еще жить и жить, отличаются от поминок старых людей и отнимают много сил. Жена друга и две дочери младшего школьного возраста проплакали всю церемонию, Кидо так и не нашел подходящих слов соболезнования. Хотя у его друга был лишний вес и он частенько, потирая живот, приговаривал, что неплохо бы сесть на диету, никто к этому серьезно не относился. Выйдя из похоронного бюро, Кидо почувствовал, что сам факт смерти друга опять стал расплывчатым, как в тот момент, когда он впервые услышал об этом.

Кидо попытался представить, как бы был поражен Сота, если бы мама сообщила ему о смерти отца. Наверное, смысл сказанного не дошел бы до него и он переспросил бы: «Папа умер?»

А он уже не смог бы ответить на этот вопрос. Не смог объяснить так, чтобы ребенку стало понятно, как любую другую сложную тему.

Он болезненно почувствовал, что не может умереть, да и не хочет. Вдруг у него в голове промелькнула фраза, которая выражала неописуемое настроение, поселившееся в его душе после землетрясения, — экзистенциальная тревога.

Разумеется, Кидо боялся смерти. Когда умираешь, с этого самого момента — ни на миг позже — твое сознание прерывается и ты больше никогда не будешь способен чувствовать и размышлять, а время безостановочно будет и дальше течь для живых, больше никогда не имея к тебе никакого отношения. Мысли о смерти загоняли его сознание в угол. Он сейчас жив, и мир продолжает для него существовать. Однако от более чем пятнадцати тысяч человек, погибших два года назад в результате цунами, в этом мире не осталось ничего, что бы позволило осознавать или иметь отношение к происходящему. И не только в этом мире, но, вероятно, и в том тоже…

Страх смерти делал его восприятие жизни болезненно чувствительным.

Он сейчас подумал, что такие мысли уже давно его не посещали, он даже почти забыл об этом. А ведь Кидо в свое время, как и все подростки, упорно размышлял над вопросом «кто он?», связывая его с выбором будущей профессии.

В результате по совету отца он стал адвокатом. И хотя сомнения, правильный ли выбор он сделал, не покидали, он смотрел в неясное будущее, пытаясь себя убедить в том, что сможет реализоваться как личность благодаря профессии адвоката. Иными словами, для того чтобы жить, он должен был отвечать на вопрос «кто он?», и это скрывало в себе как надежду, так и беспокойство.

Вот уже лет пятнадцать он не возвращался к этим мыслям, считая, что, к счастью для себя, уже преодолел их. Среди его клиентов, людей одного с ним поколения, с которыми он работал ежедневно как их адвокат, было немало и тех, кто не мог устроиться на работу, не мог самореализоваться через собственную профессию — если пользоваться формулировками Маслоу, — вынужденно мирясь с нестабильностью в социальном положении и доходе.

Однако шок, полученный во время землетрясения, вновь поселил в нем чувство беспокойства, заставляя отвечать на вопрос «кто он такой?», хотя Кидо и считал этот вопрос в своей жизни давно закрытым.