Незнакомец

— Ну, а так, в общем-то, все в порядке, — сказала Карен в заключение и спросила себя, как бы отреагировала ее мать, если б она сейчас сказала, что ее брак, вероятно, подошел к концу. Что они с Вольфом больше не находят общий язык и что у них все, как ей кажется, в конце концов придет к расставанию.

Но ни о чем подобном Карен не упомянула и, поговорив еще о паре пустяков, закончила разговор.

Затем она пошла в сад. Приближался вечер, и жара уже не была такой несносной. Розы с другой стороны забора вызывали у нее жалость: их листья свисали, а цветы завяли. Недолго думая, она подтянула шланг и направила освежающий дождик на изнывающие от жажды соседские розовые кусты. Не важно, что говорил Вольф, — ведь ей несложно немного позаботиться о запущенном участке.

Карен подумала, как хорошо было бы иметь подругу. Чтобы в такой день, как сегодня, не пребывать в одиночестве, а посидеть с другой женщиной на террасе, попить чаю, а попозже и "Просекко" — и говорить обо всем на свете. И о проблемах в браке тоже. Это, пожалуй, и было самым фатальным в ситуации Карен: что у нее не было никого, с кем она могла бы поделиться своими печалями и тревогами. Никого, кто время от времени наводил бы ее на иные мысли. Никого, с кем она могла бы нахохотаться от всей души. Может быть, поэтому она и стала такой непривлекательной для Вольфа… Потому что была чудаковатой, слишком замкнутой в себе и слишком много копалась в своих мыслях.

Около шести часов появились дети — с мокрыми и растрепанными волосами, возбужденные и радостные. Они сбросили в прихожей свои сумки с вещами для бассейна и ринулись к телевизору, по которому шел какой-то сериал, от которого они были в восторге.

— А где же ваш отец? — спросила Карен, вытаскивая из сумки мокрые купальники и махровые полотенца, среди которых были и использованные жевательные резинки, и растаявший шоколад. При этом она заметила, что ее дочь потеряла один из шлепанцев для купания.

Дети даже не оторвали взгляд от телевизора.

— Папа только высадил нас. Он еще раз поехал в офис, — сообщили они. — И сказал, чтобы мы не ждали его с ужином. Он вернется поздно.

Лишь много позже Карен стало ясно, что этот момент стал кульминационным. Только впоследствии она поняла, что в эту минуту, в конце этого долгого, одинокого, безутешного воскресенья в ней что-то умерло: надежда, что они с Вольфом снова найдут путь друг к другу, что каким-то таинственным образом смогут вычеркнуть из памяти последние годы и подхватить нить в том месте, где их отношения были еще красивыми, радостными и полными любви. Где-то глубоко в ней еще жила вера, что холод и враждебность в ее браке окажутся временным недугом, который через какое-то время будет вспоминаться лишь с легкой дрожью, а потом его очертания станут все больше и больше блекнуть, пока от него не останется лишь смутное пятно на прошлой жизни.

Теперь же эта вера потухла, бесповоротно и навсегда. Вольф высадил детей в конце воскресного дня, в который он оставил свою жену в одиночестве с утра до вечера, и даже не посчитал нужным выйти из машины и лично объяснить ей, почему он и вечер проведет вне дома. Он поручил сообщить об этом детям.

"Я ему безразлична. Мои ощущения ему безразличны. Больше нет ничего, совсем ничегошеньки, что привязывало бы его ко мне", — поняла Карен.

Карен приготовила детям ужин, но сама не стала есть. Все, что она делала, совершалось в своего рода трансе. Женщина повесила мокрое белье сушиться, полила цветы на балконе, прошла свой обычный круг с Кенцо и поболтала немного с хозяйкой другой собаки, позже даже не вспомнив, о чем они говорили. Потом отправила детей спать, посидела еще немного на террасе и впервые за много лет выкурила пару сигарет — она купила себе пачку в автомате, когда гуляла с Кенцо. В одиннадцать часов Вольф все еще не появился, и женщина отправилась в постель, но заснуть не могла. Она лежала, уставившись в темноту широко открытыми глазами. Это был конец. Конец между ней и Вольфом, и для нее теперь важно было только одно: какие шаги следует сделать, чтобы сохранить самоуважение. Или вернуть его. Потому что от уважения к себе у нее не много осталось.

Когда Карен услышала шум у входной двери, она приподнялась и посмотрела на светящееся табло на электронном будильнике. Почти половина третьего. Вряд ли Вольф так долго сидел в офисе. Карен знобило, и у нее — впервые — не было желания говорить с ним. Желания спросить его, где он был и почему ни словом не обмолвился о своих планах на вечер. У нее вообще не было никакого желания что-либо еще выяснять с ним. Она притворилась спящей, когда муж вошел в спальню и лег рядом с ней. Он двигался необычайно тихо и осторожно, явно надеясь, что все обойдется без разговора.

На следующее утро, за завтраком, Карен тоже ни единым словом не обмолвилась о прошедшем вечере, и, как ей показалось, это вызвало в Вольфе небольшое раздражение. Но ей было все равно. Никакой стратегии она своим поведением больше не преследовала.