Невыносимый

Не знаю, как я умудряюсь выдавить из себя улыбку. Не для него. Для окружающих. Когда в действительности хочется плакать и сбежать из этого зала, чтобы никогда больше не видеть. Ни его, ни мать, которую я замечаю неподалеку в обществе незнакомых мне дам ее возраста, и которая смотрит в нашу сторону с тем же осуждением. Кто бы сомневался. Только не я. Странно, но это успокаивает. Последующие слова тоже даются легко и непринужденно.

– Ты прав. Не подумала. Более того, нисколько не жалею о своем выборе. Да и дочери у тебя давно уже нет, чтобы бояться чужих пересудов. И раз мы все прояснили, то верни меня мужу, пожалуйста. Что-то мне нехорошо уже от всех этих поворотов. Кажется, я совсем отвыкла от танцев, – говорю ему в полнейшем безразличии.

Нисколько не вру. Меня и вправду подташнивает от столь откровенного лицемерия. Жаль, не выбрала совсем левую фамилию в свое время, чтобы никак не быть больше с ними связанной. Хотя теперь она у меня и вправду другая.

Хм…

Орлова Таисия Олеговна.

Ничего так, вроде.

Мне определенно нравится.

Тем себя и успокаиваю, пока ищу взглядом Игната.

Тот находится на прежнем месте, но не один, а в обществе двоих мужчин. Первый – светловолосый и обманчиво худой в классическом черном костюме. Второй – брюнет, на пол головы ниже своего друга, но более коренастый, одетый в светлый серый костюм. Блондин – сдержанный на эмоции. Брюнет – шумный и заводной. Он хлопает Игната по спине и задорно улыбается, судя по всему, поздравляя с сегодняшним событием. Я же как вкопанная замираю на месте, не в силах сделать больше ни единого шага, стоит только рассмотреть их немного получше.

Из легких моментально исчезают жалкие остатки кислорода, а на коже невидимыми ожогами вспыхивают воспоминания о давно как мне казалось забытом вечере. Там, в прошлом я бьюсь в истерике и бессилии, в плену чужих рук. Их обладатели пьяны. Трое. А я одна. Они сильнее. Сколько ни проси, ни уговаривай, ни умоляй. Не останавливаются. Лишь распаляются сильней.

«Кричи громче, сучка», – забавляются они.

Паника. Она накатывает колючими волнами, и с каждой секундой те атакуют мой разум все сильнее. А ведь я думала, что пережила это. Переборола. Забыла.

Нет.

Ничего не забыто. Ничего не прошло. Затаилось на время. Чтобы вот так внезапно вернуться и напомнить о том, насколько же я слабая и ничтожная.

Я, честно, заставляю себя не поддаваться парализующему ужасу, крепко до сведенных судорогой пальцев цепляюсь за пиджак отца, в попытке удержаться в реальности, но зал все равно стремительно меняет очертания на другую комнату.

Их громкий хохот стоит в моих ушах. На коже – не ожоги воспоминаний, а вполне осязаемые пальцы. Липкие. Грубые. Безжалостные. Оставляющие следы на моем теле. Образы прошлого не могут быть такими губительно явными, настоящими, отбирающими последний шанс обрести спасение. Я чувствую, как падаю. Прижатая к кожаному дивану. Меня трясет. От холода. От ужаса. Отвращения. Всего сразу. Мое платье собрано на талии, а лифчик валяется где-то на полу. Руки задраны над головой. Остатки белья разодраны в клочья. Я едва ли ощущаю собственные пальцы, с такой силой давит на мои запястья тот долговязый блондин. Мне больно? Лучше бы просто руки переломал. Или придушил. Ощущение вязкой слюны, оставшейся на обнаженной груди и горле душит похлеще. Тогда бы все это просто закончилось. Но нет. Не заканчивается. В отличие от моих сил. Хотя я и тогда не даюсь. Пинаюсь, выворачиваюсь, извиваюсь, истошно ору, прошу и умоляю. Тщетно. Лишь развлечение для них.

«Кричи громче, сучка», – веселятся они.

Их голоса застревают в моей голове. Вбиваются намертво. Остаются выжженным клеймом в мозгах. Не избавишься. Не тогда, когда двое из них сейчас стоят всего в нескольких шагах от меня. Они – стоят, да. А я – уже нет. Падаю не только в своих воспоминаниях. Наяву тоже ноги не держат. Колени подгибаются. Тот, кто рядом со мной, не успевает вовремя среагировать.

«Кричи громче, сучка», – все еще в моей голове.

Только это слышу.

Не разлетевшиеся отовсюду возгласы.

Зажмуриваюсь, обхватываю себя руками, от чужого прикосновения вся сжимаюсь, пытаясь унять беспощадный хаос в собственном сознании.

– Тая? – обеспокоенно зовет меня отец.

Кажется, не в первый раз. И не только он. Но я по-прежнему не воспринимаю, даже после того, как вновь смотрю на этот мир. Всех и вся заслоняет собой склонившийся предо мной Игнат. В отличие от остальных, ничего не спрашивает. Хмуро вглядывается в мое лицо, словно на нем все необходимые ему ответы и так уже написаны. Потянувшуюся ко мне ближе маму он просто отодвигает в сторону одной рукой, даже не глядя в ее сторону.

– Голова. Закружилась, – оправдываюсь жалким полушепотом.

Зачем?

Могла бы просто промолчать.

Да и моему мало внятному пояснению Игнат не верит. Слишком заметно дрожат мои пальцы, когда я цепляюсь за его плечо, едва он поднимает меня. И я малодушно утыкаюсь в него лбом, прячась от изучающих взглядов. Так спокойнее. Ровно до момента, пока не звучит насмешливое, с заметной долей цинизма: