Невыносимая любовь

Возвращаясь с последнего собеседования, я уже знал – по подчеркнутой любезности, с которой мой старый профессор провожал меня до двери: с академической карьерой покончено. Размышляя, что же делать теперь, я брел под дождем по Экзебишн-роуд. Когда дождь превратился в настоящий ливень, я как раз проходил мимо Музея естественной истории, и с парой дюжин других прохожих мне пришлось укрыться в музее. Я сел обсохнуть рядом с моделью диплодока в натуральную величину и со странным удовлетворением принялся рассматривать толпу. Большие группы людей чаще всего вызывают у меня смутную мизантропию. Однако на сей раз любопытство и заинтересованность, подмеченные мною в этих людях, казалось, придавали им некое благородство. Все вошедшие, независимо от возраста, зачарованно стояли и смотрели, удивляясь необыкновенному зверю. Я подслушал несколько разговоров, и, помимо увлеченности, меня потряс общий уровень невежества. Слышал, как девятилетний мальчик спрашивал троих пришедших с ним взрослых, могла ли такая зверюга поймать и съесть человека. Из шаблонных ответов взрослых становилось ясно, что их представления о ходе эволюции ниже всякой критики.

Сидя в музее, я начал обдумывать некоторые разрозненные факты, которые сам знал о динозаврах. Вспомнил книгу Дарвина «Плавание на «Бигле»«, где он рассказывает о больших окаменевших костях в Южной Америке и о том, насколько решающим для его теории оказался вопрос определения их возраста. Его вдохновили аргументы, выдвинутые геологом Чарльзом Лайеллом. Земля гораздо старше четырех тысяч лет, отпущенных ей Церковью. В наше время борьба хладнокровных с теплокровными завершилась в пользу последних. Геологические открытия свидетельствовали о разнообразных катаклизмах, осложнявших жизнь на Земле. Огромный кратер в Мехико мог появиться вследствие падения метеорита, завершившего эпоху динозавров и давшего маленьким крысоподобным тварям, копошащимся у ног монстров, шанс занять их нишу, а млекопитающим (и особенно приматам) – процветать. Существовала также заманчивая теория о том, что динозавры вообще не вымерли. Они подчинились эволюционной необходимости и превратились в безобидных птичек, которых мы откармливаем у себя на задних дворах.

Выходя из музея, я уже имел план книги, набросанный на обороте заявления о приеме на работу. Три месяца я читал и шесть писал. Сестра моего партнера по неудачному бизнесу оказалась художником-оформителем и любезно согласилась подождать с гонораром. Книга вышла в тот момент, когда любая история о динозаврах была обречена на успех, и обеспечила мне контракт на черные дыры. Так началась моя трудовая жизнь, и чем больше сыпалось на меня успехов, тем плотнее закрывались передо мной двери в науку. Я стал журналистом, комментатором, аутсайдером собственной профессии. Мне никогда не вернуть тех дней, помнится, тяжелых, когда я занимался настоящим серьезным исследованием магнитного поля электрона, посещал, и не как слушатель, а как активный, хоть и второстепенный, участник, конференции по проблемам существования бесконечно больших величин в теориях перенормируемости. Теперь ни один ученый, даже сотрудник лаборатории или университетский привратник никогда больше не воспримут меня всерьез.

И вот, в этот самый день, когда я устроился с кофе и бутербродами в своем кабинете и не мог написать ни строчки об улыбке, а под окном, как часовой, стоял Перри, – ко мне опять вернулись воспоминания о бесславном конце моей научной карьеры. Время от времени я слышал щелчок срабатывающего автоответчика. Примерно раз в час ходил в гостиную и проверял. Он так и стоял на месте, глядя на дверь, будто собака, привязанная у магазина. Лишь один-единственный раз он говорил со мной по телефону. А в основном неподвижно стоял, ступни слегка разведены, руки в карманах, лицо, насколько я мог судить, выражало сосредоточенность или, может, ожидание счастья.

Когда я выглянул в пять часов, он исчез. Я задержался у окна, воображая, что могу разглядеть на опустевшем месте его силуэт, мерцающее сияние в неярком дневном свете. Потом подошел к автоответчику. На счетчике высвечивались тридцать три сообщения. Я проматывал их, пока не наткнулся на голос Клариссы. Она надеется, что у меня все в порядке, вернется в шесть и очень меня любит. Еще три раза звонили по работе, так что счет Перри составил двадцать девять очков. Не успел я осмыслить это число, как пленка на кассете снова закрутилась. Я прибавил громкость. Звук был такой, будто говорили из такси:

– Джо, ты гениально придумал с занавесками. Я сразу все понял. Я хочу сказать это снова. Я тоже это чувствую. Правда чувствую. – На последней фразе от эмоций его голос чуть взлетел вверх.

9

С занавесками? Я вернулся в гостиную и поглядел на занавески. Они висели так же, как всегда. Мы никогда их не раздвигали. Я приподнял одну штору, нелепо рассчитывая найти за ней подсказку.