Невская битва

—    Так ведь и у тебя в брюхе кишки, — усмехнул­ся сердито Мишка. — Или скажешь, у тебя там одни церви?

—    Ужо я тебе покажу — церви! — вспыхнул Увет и бросился на Мишку. Пришлось убегать от него, по­ тому что он сильнее. Зато Мишка быстрей бегает, не догонишь. В беге малость согрелся, а то ведь ноги совсем перестали себя чувствовать. Как же хочется, чтоб наши поскорее одолели немцев, которых почемуто называют «орден».

—    Стой, Уветка! Погоди! Вот скажи мне, отцего это немца называют «орден»? Прею — не знаешь!

—    А вот и знаю! Потому что они орут. — Увет оста­новился и сам задумался над тем, что сказал.

—    А давай у дяди Володи спросим, — предложил Мишка. Они нашли в толпе зевак дядю Володю и спро­сили его. Тот задумался и сказывал:

— Полагаю, оттого что у них орудий много…

— Аз бы инаце сказал, — вмешался тут в разговор Елисей Ряпко, известный в Узмени хытреш. — В древ­ности исцадия ада именовались на Руси — ородь. От сего слова и пошло «орден».

—    Отцего ж они сами-то себя исцадьями ада клицут? — удивился дядя Володя.

—    Оттого и клицут, что они аду поклоняются, а токмо для видимости кресты на себе рисуют, — объ­яснил мудрец Ряпко.

Такое объяснение всем пришлось по душе, по толпе собравшихся на берегу узменцев прокатилось: «ородь», «ородь», «как-как?» — «ородь», «тоцно — ородь!»

А главное, ссора между Мишкой и Уветом времен­но прекратилась. Долго стояли и смотрели на продол­жающуюся вдалеке битву, и снова было непонятно, кто — кого. И снова ноги окоченели у Мишки так, что он их перестал чувствовать, пора было побегать.

—    Мишка-ородь, Мишка-ородь, тебя батька будет пороть! — стал дразниться Увет.

—    Меня батька не будет пороть! — возмутился Мишка. — Моего батьку немцы убили.

—    Не твой, а мой батька тебя будет пороть.

—    На тебе! — от сильнейшей обиды набросился на Уветку обиженный сирота и крепко ударил тому кула­ком под глаз. Их тотчас бросились разнимать. Вид у Увета был испуганный, и когда драчунов растащи­ли, он злобно прошипел Мишке:

—    Ну держись же теперь, ородь избороцкая! Я те­бя ноцью придушу, когда ты спать будешь!

Потом их развели в разные стороны, а тетя Малуша хотела было увести Мишку домой греться, но он так расплакался, что пришлось его оставить на берегу мерзнуть. Так он продолжал стоять и смотреть на бит­ву, а тетя Малуша сходила домой и принесла детям по­стных пирожков с блицами и барканом135 .

— Долго еще биться будут, шли бы вы, дети, до­мой, посогрелись бы, — увещевала она, но никто ее непослушался.

А Мишка вдруг вспомнил про воина Савву и поду­мал, что тому, должно быть, теперь особенно одиноко. Он все же сбегал домой ненадолго, перекинулся с Сав­вой парой слов:

—   Ну как там? — спросил раненый.

—   Бьются еще, — сказал Мишка.

—   Чья берет?

—   Неведомо. Но надо на Бога уповать, и одолеют наши.

—   Это ты мудро молвил.

—   Ты не скуцай тут, я к тебе мигом примцусь, ког­да наше одоленье придет.

В тепле дома было очень хорошо, и Мишка неволь­но задержался чуть подольше, чем собирался вначале. Он подкормил Савву пирожком и поведал о новых под­лостях Увета, под конец горестно добавив:

—   Не жить мне теперь.

—   Отчего же?

—   Уветка обещал ноцью убить меня, когда я спать буду. Не смогу же я все время не спать.

—   Ничего, что-нибудь придумаем, — пообещал Савва, и Мишке стало легче.

—   Ну ладно, лежи, а я пойду опять на побоище глядеть.

Вернувшись на берег, он как-то очень скоро вновь продрог, и хотел уж было опять идти возле Саввы при­греваться, но тут началось такое, что он вмиг забыл о тепле и уюте. Сначала на лед озера вышли двое — мо­нах и священник. У одного в руках была икона, у дру­гого — лампада. Тот, который с иконой, поднял ее и показал узменцам, и все радостно закричали.

—   А зацем это? — спросил Мишка.

—   Се знак некий, и надо полагать — знак доб­рый, — сказал дядя Володя.

Потом священник перекрестил иконой воздух, осе­няя сим крестным знамением узменцев, и все стали тоже изо всех сил креститься. Мишка раз двадцать осенил себя.

А потом все увидели, как огромное количество немцев стало стремительно двигаться сюда, к Узмени.

— К нам идут! — тревожно воскликнул дядя Володя.

— Тоцно, что к нам, ородь проклятая! — сказал его старший сын Васильке

И многие тут стали пятиться и уходить с берега, по­спешая к домам своим. Очень скоро почти никого не осталось, матери уводили упирающихся ребятишек, и лишь дядя Володя со своими оставался на берегу, споря с тетей Малушей:

— Успеем! Погоди! Сейцас!

И уж решился было бежать вместе со своими деть­ми, как вдруг затрещало, загремело вокруг, огляну­лись — а немцы под лед проваливаются!

Никогда не забыть Мишке этого зрелища! Огром­ная рать, зловеще приближавшаяся к Узмени, вмиг исчезла, ушла под лед, а там, вдалеке, задние ряды немцев продолжали сыпаться в огромную полынью.

—    Провалились! — закричал дядя Володя.

—    Провалилась ородь! — срывая промерзшее гор­ло, воскликнул Мишка.

Первым побежал на лед Василько.

—    Василько! — истошно закричала тетя Малу­ша. — Куда! Тоже хоцешь провалиться?