«Да еще с каким… – грустно подумала Грэйн, быстро глянув сквозь огонь на мокрые черные косы этого «подвоха», толстыми змеями сползающие по его смуглым плечам и широкой груди. – Ну, Огненная… ну, удружила! Что же это – испытание? Или послание, смысл которого мне неведом? Или урок, постичь который я все равно не смогу? А? Молчишь, стер-рва?»
Благоговения и почтения к Беспощадной Локке в Грэйн сейчас не осталось ни капельки. Боги потому и боги, что им мила честность. И уж если из самого нутра посвященной Огненной Луне так и рвется свирепая брань, так к чему сдерживать ее? От несправедливости и коварства богини эрне Кэдвен нестерпимо хотелось взвыть. Вот так бы закинуть голову, и дать себе волю, и выплеснуть все, что накипело, прямо в насмешливые и беспощадные золотые глаза Огненной Совы.
Локка-Ярость – и Локка-Страсть, будь Она проклята! – ухмыльнулась в ответ и на мгновение плеснула лепестком пламени, осветив свернувшуюся на гладком животе шуриа огненную змею. «М-мать его Глэнну! – взъярилась эрна Кэдвен. – Что ж я, щенок слепой?! Еще только носом Ты меня в этот знак не ткнула, Локка! Да поняла я уже, поняла! Поняла, приняла и выполню. Довольна?!»
«Я помню о тебе, Локка, – с уже недвусмысленной угрозой отозвалась Грэйн. – Не оставишь ли меня теперь?»
Клекочущий хохот богини-совы раскаленным копьем пронзил ее, и эрна Кэдвен зажмурилась, чтоб не видеть, как при возвратном рывке этого копья на золотом зазубренном наконечнике остались кровоточащие клочья сомнений и решимости. И рассудка – тоже.
– Форт – завтра? – бессмысленно и невпопад спросила она скорее у себя или у огня, чем у Элира.
– Уже сегодня.
Грэйн откусила нитку и тщательно расправила свое шитье. Учитывая время суток и ситуацию в целом, получилось совсем неплохо.
– А! – сматывая остаток ниток обратно в моток, ролфи не поднимала глаз от своего занятия и молвила как бы вскользь: – А что-то там, в форте?..
– Там, – бывший рилиндар тонко усмехнулся, – там будет сперва штурм, атака за атакой – как всегда. А потом – осада и резня, тоже как всегда. В этом отношении на Шанте мало что изменилось. Война! – и вытянулся у огня на боку, подперев голову рукой.
– Но ведь для того Она и позвала именно нас, – Грэйн кивнула наверх, на невидимую за облаками Огненную луну. – Позвала и отметила. Вот ты – устал ли от войны?
Элир перевернулся на спину, закинул руки за голову и коротко рассмеялся.
– Не только хёлаэнайи умеют задавать неудобные вопросы, знаешь ли, – усмехнулся он. – Я тоже это могу! Вот ты – чего ты хочешь, эрна Грэйн?
– Сейчас или вообще? – серьезно уточнила она.
– И вообще, и – сейчас, – он смотрел не на ролфи, а в небо и вряд ли заметил, как она спокойно пожала плечами.
– Честность в ответ на честность? – хмыкнула Грэйн. – Или честность авансом? Изволь. Что я хочу сейчас, я не знаю. А вообще… – Она на миг прикусила губу, усмехнулась своей серьезности – зачем, к чему это говорить? К чему ему это знать? Но не ему, так хоть себе! – Я хочу… Я хочу, чтоб в моем Кэдвене цвели мои яблони. Я хочу, чтоб под ними бегали мои серые волчата. Но – когти Локки! – пусть Кэдвен не будет моим, лишь бы они цвели. И пусть волчата будут чужие – лишь бы они бегали. И если уж сдохнуть, то за это, а там – пусть решают боги, что делать со мною дальше. Впрочем… – она угрюмо и невесело оскалилась. – Ты, верно, ждал не этого.
– Нет.
– Что – нет?
– Я не устал от войны, Грэйн эрна Кэдвен, – он повернул голову и посмотрел сквозь огонь. – Иди спать. Иначе я не добужусь тебя под утро.
– Вы не только неудобные вопросы задавать, вы еще и удивлять умеете, – криво улыбнувшись, Грэйн встала и отряхнула колени от налипших на кожу хвоинок. – Во всяком случае, некоторые из вас.
Честность за честность, а? Укладываясь рядом со спящей Джойн, ролфи вспомнила вдруг еще кое-что, самое главное.
– Что означает твое имя, Эли-ир? – не оборачиваясь, спросила она.
– Это значит «свободный», хёлаэнайя. А твое?
– Верность.
Грэйн чувствовала спиной его взгляд, но повернуться и встретить его означало – встать и шагнуть в костер, а потому…
Она заснула, так ничего и не решив.
Умываться Грэйн пошла на рассвете, едва лишь заметила, как дрогнули веки просыпающегося рилиндара. Сказала негромко, чтоб не разбудить Джойн:
– Я – на реку, – и ушла.