Невезучие

Не скупясь на бурные весенние половодья, простушка Лиара щедро питает роскошные заливные луга, составляющие значительную часть прекрасного маркграфства Эйсен. Здесь практически нет гор и глубоких скалистых ущелий, зато на севере имеются сырые, практически непроходимые перелески, густо населенные разнообразным и не всегда безопасным зверьем. Здесь раскинулись самые прохладные в мире долины, затененные спокойными изгибами зеленых холмов, поросшие благоуханными левкоями и оплетенные ветвями раскидистых ив. Здесь чуть ли не на каждом шагу распростерлись многочисленные маленькие озерца, незаметно переходящие в обманчиво безобидные болотца. В этих местах не знают войн, быт тут размеренный, а уклад — патриархальный. Именно в этих краях трепетно блюдут преданья старины глубокой… Везде царят основательность, порядок и тишина, ибо здесь проживают вампиры, не очень-то уважающие бестолковую суету и модные, шумные нововведения.

Хотя стоит сразу упомянуть о том, что презрительную и неправильную кличку «вампир» в отношении благородных эйсенских дворянских родов употребляют не все, а только вздорные соседи, поселившиеся в непосредственной близости от границы этого славного маркграфства и испытывающие к хозяевам благодатных земель острую зависть, круто замешанную на отчаянном страхе. Ведь как можно любить того, кого боишься до дрожи в коленках? А эйсенских вампиров опасались все, даже долгоживущие эльфы.

Следует признать — владыки Эйсена мало чем уступали повелителям Синего и Белого кланов, обладая не меньшим долголетием, внешней красотой, мудростью и могуществом. К тому же их семьи представляли собой силу, не считаться с которой было невозможно. Правда, сила эта носила особое, не поддающееся примитивному осмыслению свойство. Телепатическая по природе, она давала своему владельцу поистине непреоборимую власть над разумом и эмоциями любого мыслящего существа, позволяя ментальным путем поглощать жизненную энергию и досуха опустошать умирающую в мучениях жертву. Поэтому на самом деле эйсенские дворяне являлись эмпирами, по собственному желанию питающимися мыслями и помыслами своих подданных, разумеется — радостными и приятными. К счастью, подобным ужасающим умением обладали лишь отдельные, сильнейшие особи, образующие элиту тридцати дворянских эйсенских родов. Прочее же население маркграфства составляли обычные люди, вполне процветающие под мудрым управлением эмпирского владыки. Но так в государстве обстояло ранее, вплоть до сегодняшнего дня…

Маркграфиня Элейн в бешенстве рванула ручку тяжелой оконной рамы, распахивая массивные, плотно закрытые створки. На пол посыпались осколки разноцветного стекла, но женщина не обратила на это ни малейшего внимания, второй рукой терзая овальную агатовую камею, скреплявшую ворот ее элегантного платья. Точно так же как и рама, драгоценность не устояла под яростным натиском белых пальцев и с жалобным стуком упала на паркет, откатившись под самшитовый комод. Элейн душил гнев.

— Мерзавец, какой же ты все-таки мерзавец! — возмущенно выкрикнула она, позволив ворвавшемуся в окно ветру унести оскорбительные слова и обрушить их на ничего не подозревающий белостенный город, безмятежно раскинувшийся у подножия высокого холма.

Того самого холма, но котором стоял его замок. Того самого холма, у подножия которого располагалась его столица. Замок и столица, так и не ставшие ее собственностью — в итоге не доставшиеся ни ей, ни ее родному сыну Зоргану.

— Ну кто же мог знать, что этот мерзавец успеет составить завещание… — бессильно простонала графиня, имея в виду усопшего накануне мужа и возмущенно разрывая ворот своего траурного одеяния.

Элейн так и не решила, из-за чего именно ей не хватает воздуха — из-за закрытого окна, тугого платья или злобных укусов нестерпимого разочарования. Ведь ради избавления от опостылевшего супруга она не только стала соучастницей страшного преступления, но и, что волновало ее намного больше, обрекла себя на ненавистный титул «вдовствующая маркграфиня», нарядившись в платье столь нелюбимого черного цвета. И все впустую, все оказалось впустую…

Хотя вот уж о чем о чем, а о платье Элейн переживала совершенно зря. Ей, ослепительно прекрасной брюнетке, чья несравненная красота воспевалась всеми миннезингерами Эйсена, обладающей матово-белоснежной кожей, черными, будто ночь, и гладкими, словно шелк, волосами, привыкшей носить изысканные туалеты красного или зеленого цветов — черное шло необычайно. А сейчас, в пышном траурном одеянии, Элейн казалась совсем юной девушкой — хрупкой и ранимой. Кто же мог заподозрить это небесное создание в организации покушения на собственного мужа, великого Эдмунда дер-Сольен, маркграфа Эйсена?