Невеста смерти

– Кровь возбудит пиявку, и она присосется. – Девушка опустила руку в холодную воду, нащупывая червяка.

– А ты доверяешь мне? – шепотом спросил дон Юлий, скользя по ней блуждающим взглядом. – Доверяешь?

Юная целительница замялась. В его немигающих, кошачьих глазах было что-то завораживающее. Ничего прекраснее она еще не видела.

– Да. – Ответ прозвучал неожиданно для нее самой.

– Тогда попроси их уйти, – шепнул сын короля, кивая в сторону стражников. – Я связан. Я не смогу обидеть тебя. Доверься мне. Я должен остаться с тобой наедине.

– Отец и Мингониус никогда этого не позволят. Протяните другую руку. Согните ее… вот так… насколько позволяет веревка, – распорядилась девушка.

Больной послушно следовал ее указаниям и затаил дыхание, когда лезвие вскрыло его кожу.

– Несправедливо, что соглашаться и подчиняться постоянно должен я, – заявил он вдруг. – Ты не доверяешь мне. А мне нужно сказать тебе кое-что наедине.

– Да, я помню, что вы хотели нашептать мне однажды, какие отвратительные предложения делали.

– Этого больше не будет, – еле слышно пообещал дон Юлий. – Но ты должна довериться мне. Посмотри на меня, Маркета. Посмотри на меня. Ты должна довериться мне!

Вторая пиявка присосалась к его вене, и девушка подняла глаза. От просительной, детской настойчивости пациента ей становилось не по себе.

– Снимите с него камзол, – обратилась она к страже. – Мне нужно поставить пиявок на шею.

Стражники приступили к работе, развязывая одну за другой веревки и снимая одежду.

– Лучше б ты сделала это сама, – прошептал дон Юлий, закрывая глаза. – Но ты бессердечна и жестока, когда речь идет о моих уверениях в любви.

Дочь цирюльника не ответила, и он добавил:

– Ведьма и ее червяки – сердце мужчины ничего для нее не значит.

Маркета посмотрела ему в глаза. Он тоже посмотрел в ее, пытаясь понять, задело ли девушку это обвинение. А потом его длинные темные ресницы опустились, словно занавес. Маркета почувствовала, как где-то внутри нее, в самой глубине, зародилось что-то живое, но не стала задерживаться на новом ощущении.

Работала она спокойно и уверенно, а дон Юлий, похоже, довольствовался молчанием. Его кожа, там, где она касалась ее, моментально краснела.

– Развяжите ноги и спустите штаны, – распорядилась девушка. – Мне нужно поставить там пиявок.

– Отошли… отошли их, – снова прошептал королевский бастард. – Или я не дам ставить червяков на шею и голову.

– Вы же знаете, что мы должны руководствоваться картой гуморов. Будьте благоразумны, дон Юлий, – стала увещевать его целительница.

– Тогда и ты будь благоразумна. Я только и делаю, что даю – слово, тело, душу. Я отдаю тебе свою кровь. Только тебе одной. Я даже от собственной гордости отказался ради тебя. Кто бы еще сделал для тебя столько? У меня же только одна просьба. Но не думаю, что у тебя достанет смелости исполнить ее.

Девушка стрельнула глазами в больного. Дерзко, с вызовом.

– Какая просьба, дон Юлий?

– Я хочу побыть с тобой наедине. Это ведь не так уж много! Или дело в том, что ты – женщина и я тебя пугаю? Конечно. Вот почему женщины никогда не будут врачами. Они не могут рисковать!

Маркета нахмурилась, пытаясь найти слова – не получилось.

– Стража! – позвала она. – Позовите доктора Мингониуса!

Дон Юлий беспокойно открыл глаза.

– Нет! Предупреждаю, я откажусь от лечения, пока ты не согласишься. Расколочу это кресло, если кто-то из вас, ты или доктор, попытается прилепить мне этих ваших червяков. Ты знаешь мое условие. Так что же, есть у тебя настоящая смелость, или ты такая же трусиха, как и остальные?

Маркета не ответила и даже повернулась к двери, решительно выставив подбородок.

Томас вошел, слегка прихрамывая. Все это время он просидел в коридоре на неудобном стуле, и у него затекли ноги.

– А голова? – спросил он. – Чтобы все сработало, нужно поставить пиявок на голову. И бедра…

– Я дошла только до середины, герр доктор. Вторую часть работы я хочу проделать наедине с пациентом, – сообщила ему девушка.

– Чепуха! Я не могу дать вам такое разрешение, – замотал головой врач. – Не могу оставить вас наедине.

– Это мои условия. – Лицо дона Юлия потемнело. – Если вы хотите, чтобы мы продолжили, то только она, только она одна, будет прикасаться ко мне. Я не желаю претерпевать унижение. Не желаю, чтобы стражники видели меня голого. Меня тошнит, когда они пялятся!

Маркета подумала о Праге. Этот город стал ее мечтой. Если сын короля откажется от кровопускания, священник тут же доложит о неудаче Мингониуса. Все решится за несколько дней, и за эти несколько дней дон Юлий разбудит даже мертвых своими воплями и криками.

Дурную кровь необходимо выпустить.

– Позвольте мне сделать это, – шепнула Маркета доктору Мингониусу. – Я знаю. Я смогу.

– Дорогая девочка, ты не понимаешь, о чем говоришь! Он же безумен! – Медик положил руку ей на плечо.

Всю жизнь ей говорили, что и как надлежит делать. Так чем она отличается от дона Юлия, связанного и беспомощного?

– Стража, привяжите его понадежнее и оставьте нас! – сказала Маркета.

– Остановись! – вспыхнул доктор. – Не проси меня…