Священнослужитель думал о мести крумловцам, обманувшим не только дона Юлия, но и его самого. Ослепленному злобой, ему не было никакого дела до судьбы несчастной девушки. Слезы раскаяния королевского сына, его признание вины и мольбы об отпущении греха за убийство Маркеты, жалобное блеяние скорбящего – ничего этого как не бывало. Их стер холодный блеск скотской похоти и звериной жестокости.
Глаза старого священника округлились. Униженный, он покинул комнату, бормоча сухими губами горячую молитву, а дон Юлий за спиной у него сыпал угрозами и обещаниями адовых мук проклятой им девушке. Мальчик-посыльный доставил присланные Аннабеллой снадобья и пакетики с успокоительными чаями, и Якоб, будучи уже не в силах больше слушать эти омерзительные речи, поспешил к двери.
В течение восьми дней Хорчицкому удавалось смирять дона Юлия отварами и настоями, но он знал, что не может продолжать такое лечение без риска убить пациента, и ему вовсе не хотелось подставлять свою шею под топор палача короля Рудольфа.
Не раз и не два он просил Аннабеллу отослать свою гостью и предупредить ее отца, Зикмунда Пихлера, о неизбежном аресте, а когда Маркета отказалась уехать, поспешил в дом ведуньи.
– Он уже рассказал мне, что намерен сделать с тобой, – признался доктор. Волнения и тревоги за жизнь дочери цирюльника не прошли даром и для него самого – Якоб пребывал в постоянном напряжении. – Он приказал сшить для тебя ночную рубашку из тончайшего шелка, отороченную медвежьим мехом. Он говорит, что подойдет к кровати и…
– И что? – напряженно спросила девушка.
– Порежет тебя ножом в наказание за обман и будет насиловать до тех пор, пока ты, истекая кровью, не взмолишься о пощаде. Он твердо вознамерился убить тебя за то, что ты сразу же не вернулась к нему. – Ботаник оторвал взгляд от истертых досок столешницы и взглянул на Маркету. – Он всегда отличался жестокостью, а в периоды обострения становится настоящим изувером.
Якоб схватил девушку за плечи и привлек ее к себе.
– Умоляю, не возвращайся к нему! Позволь мне спрятать тебя. В Праге ты будешь под моей защитой.
Аннабелла наблюдала за ними обоими, ничего не говоря.
Маркета посмотрела Хорчицкому в глаза и увидела нежность, смешанную с ужасом.
– Я благодарю тебя за предложение защиты. Это очень великодушно, учитывая твое положение при дворе, – сказала она.
– Это не великодушие. Я не вынесу, если с тобой случится что-то еще.
Дочь цирюльника удерживала его взгляд, сколько могла, но потом отстранилась.
– Он бросит в темницу моего отца? Думаешь, он может его казнить?
Молчание Якоба было красноречивее любых слов. Маркета нахмурилась, лихорадочно накручивая на палец прядь волос.
– Как могу я допустить, чтобы отец гнил в темнице? Как обреку его на смерть из-за собственной глупости? – спросила она наконец.
– Я уже предупредил его и посоветовал бежать. Твоя мать должна сопровождать его. Сейчас никто не знает, что дон Юлий может сделать с нею.
Маркета ничего не сказала. Хозяйка дома сочувственно взяла ее за руку и тихонько сжала. За весь вечер она не произнесла и двух слов.
– Аннабелла, помоги мне, – попросила ее девушка. – Скажи, что делать?
Ведунья посмотрела на огонь в очаге.
– Близится масленица, и когда мы готовимся к посту, злые духи не знают удержу. Они исчезнут, когда весна вступит в свои права, но сейчас время опасное – духи неспокойны и бродят среди нас. Ничего хорошего это время не приносит. Февраль – плохой месяц.
Маркета смотрела на подругу, и глаза ее наполнялись страхом и разочарованием. Она научилась доверять предсказаниям знахарки, которые теперь сулили только дальнейшие беды.
– А как же твой план? Что сказали тебе твои духи? – спросила дочь цирюльника.
– Они велели мне подождать твоего решения. Сначала ты сама должна определить курс судьбы, и я не должна вмешиваться, пока ты не изберешь путь.
– Но я… что я могу сделать? Я бессильна!
Аннабелла подняла руку к перекошенному страхом лицу девушки.
– Ты поведешь нас, Маркета. Так или иначе, но поведешь – это сказали мне духи.
Дочь цирюльника в отчаянии закрыла глаза. Она не понимала, о чем говорит ее подруга.
– А пока принеси мне локон его волос, – сказала Аннабелла, обращаясь к Якобу и снова устремляя взгляд на огонь. – Я сделаю что смогу.
Спорить со знахаркой доктор не решился, поскольку сам был свидетелем силы и действенности ее зелий и странных заклинаний. И все же его задело, что в решающий, поворотный момент, когда явно требовались логика и здравомыслие, она обратилась к колдовству.
– Сомневаюсь, что смогу взять у него волосы, Аннабелла, – предупредил ботаник целительницу. – Дон Юлий не позволяет никому, кроме Маркеты, дотрагиваться до него.
– Придумай что-нибудь. Я должна получить его волосы, – сказала хозяйка, твердо глядя ему в глаза. – Волосы, которые растут на макушке и падают на глаза.
И хотя она отвернулась от огня, Якоб мог бы поклясться, что в ее глазах все еще отражается пляшущее в очаге пламя.