Невеста смерти

Карета остановилась на замковом дворе, и Якоб распахнул дверцу.

– Не тревожьтесь, господин. Все будет хорошо, – сказал он по-немецки, а затем, ступив на мостовую, обратился к стражникам уже по-чешски: – Отведите дона Юлия в его покои и принесите корыто. – Они удивленно переглянулись, услышав его четкий крумловский акцент. Разговаривая с Джулио, ботаник пользовался немецким без малейших затруднений, и теперь, услышав, что королевский лекарь говорит с ними на их языке и диалекте, охранники были ошарашены.

– Да, я родился в этих краях, близ Чески-Крумлова, – пояснил он, видя их недоумение. – Я один из вас.

Времени на разговоры ни у кого не было. Стражники подхватили дрожащего мелкой дрожью дона Юлия и практически пронесли его через замковые двери вверх по лестнице, в ту часть Рожмберкского замка, где он жил в роскоши, соперничающей с королевской. Один из сопровождавших его людей, поймав слугу, приказал спешно готовить ванну.

Оставив мальчишке-пажу Вильгельму распоряжение – ждать чаи и снадобья Аннабеллы и принести их тотчас же по доставке, – доктор последовал за стражниками и стал свидетелем тому, как они положили своего подопечного на кровать и подложили ему под голову подушки, чтобы тот не подавился собственной слюной.

Глаза у больного закатились. Он отчаянно хватал ртом воздух, словно вытащенное из воды и оказавшееся в чуждой стихии морское чудище.

Все это, однако, не разжалобило Якоба.

– Вы напали на нее, и она упала и разбилась насмерть, – процедил он негромко сквозь стиснутые зубы. – Вы убили невинную девушку.

– НЕТ! – вскричал Джулио, силясь рассмотреть что-то за спиной ученого. – Она жива! Они обманули меня, эти проклятые крумловские свиньи. Они прячут ее. Все это время они прятали ее от меня!

Хорчицкий посмотрел на стражников, а потом вновь на дона Юлия. Безумцу известно, что Маркета жива! От этой мысли кровь у доктора застыла в жилах.

– Нет, дон Юлий, она разбилась, – повторил он. – Никто не смог бы выжить, упав с такой высоты!

– Она могла выжить, если упала на мусорную кучу, – произнес за его спиной голос с кастильским акцентом. В дверях стоял испанский священник. – Чудо, возможно, но чудо, которое скрыли от нас эти лживые крумловцы!

Высохший, как щепка, иезуит приблизился к кровати. Его сутана была помята и заляпана грязью, а вид у него был усталый и сердитый.

– А вы кто будете? – грубо спросил он ботаника. – Что вам нужно от моего подопечного, королевского сына?

– Я – Якоб Хорчицкий де Тенепек, врач короля, – ответил тот. – И могу спросить вас о том же – вы, кажется, заблудились. Монастырь иезуитов ниже по дороге. В Старом городе.

– А откуда вы узнали, что я иезуит? – огрызнулся Карлос-Фелипе.

– Я провел детство, выскребая миски и таская воду для братства, – ответил Якоб. – Есть у иезуитов определенная аура, которую не скоро забудешь.

Двое мужчин принялись настороженно оглядывать друг друга.

Сделав над собой усилие, дон Юлий поднялся на ноги.

– Я брошу в темницу ее отца, цирюльника, и буду держать его там до тех пор, пока она не придет ко мне!

– Бросите в темницу цирюльника? – повернулся к нему доктор. – И по какому же обвинению?

Лицо бастарда сморщилось – он изо всех сил старался придумать причину.

И тут священник совершил величайший из грехов.

– За то, что он скрывает правду от Габсбургов! – провозгласил он холодным, резким голосом. – Это явная измена. Весь этот проклятый город соучаствует в измене!

Потрясенный услышанным, Якоб уставился на иезуита. Старик, облеченный духовным званием, обрекал невинную девушку на смерть! Как такое возможно?

В ответ испанец посмотрел на него с откровенным вызовом, зло и надменно поджав тонкие губы. Нет, этот человек – не друг Чески-Крумлова или Богемии, понял Хорчицкий.

– Измена! – подхватил дон Юлий. – Да, я – властитель Чески-Крумлова по приказу короля и могу делать все, что пожелаю, с этой жалкой деревней и ее людишками. Они – мои подданные.

Безумный принц выпятил подбородок, оскалившись в маниакальной гримасе.

– Она любит своего отца. Она вернется ко мне! – торжествующе продолжал он, потирая грязные руки. – Я… я велю сшить для нее ночную рубашку с отделкой из медвежьей шкуры, чтобы сорвать потом с ее тела и уничтожить ее власть надо мной. Я буду насиловать ее, пока…

– Довольно, дон Юлий, – внезапно побледнев, оборвал его священник. – Вы уже забыли, что скорбите и раскаиваетесь? Господь сотворил чудо…

– Заткнись, жалкий старик!

Карлос-Фелипе замер в ужасе.

Молодой человек, еще недавно ползавший по полу часовни, проклинавший свой грех, выражавший глубокое раскаяние и заявлявший о своей любви к девушке, теперь смотрел на иезуита глазами, в которых полыхал безжалостный огонь шальной жестокости.

Самодовольный, порочный, злобный безумец вернулся после нескольких месяцев сожаления и раскаяния.