Невеста из Холмов

– Серп, разделяющий сущности, сможет отделить железо от дерева, освободить его жизненную силу. Но лучше, если это сделают люди. Я полагаю, что здесь есть те, кто умеет обращаться с серпом и знает, как уважительно взять его в руки?

Брендон вздохнул, но даже не стал пытаться подняться, хотя ему было бы любопытно даже просто попробовать. Боль в груди вернулась, теперь кошачья лапа сжимала птицу, и когда это повторялось, разум туманился, и Брадана было слышно все меньше. Ничего. В Дин Эйрин профессор Аль-Хорезми точно поможет. Умирать ни в коем случае нельзя. Ведь тогда он снова обманет Эшлин.

Эпона и Эдвард, переговариваясь, уже решали, кто возьмет серп. Кажется, это приключение сделало их если не друзьями, то хотя бы приятелями. Возможно, сказалась старая дружба в прошлых друидских жизнях. Или что-то еще.

Серп был совсем не похож на те, которыми жали пшеницу. Его лезвие было испещрено знаками огама, и, едва оно прикасалось к посоху, с того падали железные стружки. Дерево само отторгало металл, стремясь на волю.

Когда от жезла осталась лишь длинная дубовая палка, Гьетал взял ее в руки и, окинув взглядом пещеру, с силой воткнул напротив светящегося входа в ферн – тот светился уже бледнее, будто сотканный из тумана. Щедро полил будущее дерево водой из чаши.

– Эшлин, Мэдью! Вы должны помочь моей песне. Тяжело возвращать суть тому, что было мертво и сковано четыреста лет. Мы должны вернуть дуб не юным, а в самом расцвете. Я злился на Горта за то, что он хотел менять законы мироздания. Но даже в самых смелых мыслях не мог представить, что попытаюсь вырастить мировое древо. Я лишь надеюсь на нас и силу созидания – силу большую, чем почти любая другая, равную любви. Иначе мир давно погиб бы.

– Я не могу, старейшина, – Эшлин едва сдерживалась, чтобы голос не дрожал, – я боюсь, что если оставлю Брендона без помощи, то ему будет совсем плохо.

Брендон собрался с силами, чтобы улыбнуться. Даже если он не доживет до конца этой песни, какой преподаватель Дин Эйрин мог похвастать тем, что видел зарождение мирового древа? Он не был вправе пропустить такое зрелище и тем более помешать ему. И Брадан считал точно так же.

– Эшлин, от того, что ты отойдешь на двадцать шагов, ничего не изменится. Ты можешь быть уверена, что я никуда не денусь.

– Это дурная шутка! – вздохнула она и очень медленно отпустила его руку. И еще дважды оглянулась, пока шла к старейшине. Они встали втроем – Гьетал посередине, Эшлин и Мэдью по правую и левую руку от него.

Гьетал велел:

– Пусть каждый из тех, кто помнит друидов, скажет напутствие будущему дереву.

Брендон начал, желая отвлечься от мыслей о боли:

– Пусть это дерево будет надежной опорой идущему между мирами.

Эдвард вздохнул, видимо, беседуя с внутренним голосом, потому что произнес слишком торжественным для себя обычного тоном:

– Пусть его жизнь и сила не иссякнут, пока существуют мир людей и мир ши.

Эпона долго вглядывалась в останки посоха, будто не могла поверить, что из него может получиться что-то, кроме полена в очаг. Но все же сказала:

– Пусть дерево научит нас побеждать саму смерть, как сейчас победит оно.

Рэндалл все еще не до конца пришел в себя после всех открытий. Взгляд его отражал настороженное недоверие. Он все оглядывался на магистра Эремона и не начал говорить, пока тот не кивнул ему. Если уж сам Эремон верит во все это безумие…

– Пусть дерево служит объединению, а не раздору.

Гьетал начал песню восстановления сути, и еще два голоса подхватили ее. Ту самую, обрывок которой Брендон слышал когда-то у камина и наблюдал, как покрывается свежими сосновыми ветками старый стул. Посох рос, повинуясь трем голосам. Он медленно превращался в молодой тонкий дубок, распускались листья, становилась плотнее кора, он вытягивался в высоту, становился шире, тянулся новыми и новыми ветвями к каменным стенам, сквозь трещину – наружу, к чистому и холодному ночному воздуху.

Троим ши было тяжело, воздух словно звенел вокруг них от напряжения. Дуб становился больше и больше, теперь уже напоминая тех старых лесных исполинов, что раскидывались рощами около чистых озер. А потом его ветви потянулись к ферну, и часть кроны скрылась на той стороне. Вскоре вся стена, на которой был вход в Междумирье, потонула в тени дубовой листвы. Вход стал шире подобно воротам Альбы, так что в него мог бы, не спешиваясь, въехать всадник. В пещере запахло листвой, желудями, жизнью.

Гьетал, завершив последний куплет, оперся рукой о ствол, чтобы не упасть. Эшлин тут же вернулась к Брендону. Она чувствовала, как трясутся руки и темнеет в глазах, будто бы она долго бежала в гору с тяжелой ношей.

Брендон смотрел сквозь нее, и его глаза уже потеряли выражение. Она явственно увидела, как угасает внутри его пламя, которое он звал своей душой, как затихает и остывает, превращаясь в камень, маленькая огненная саламандра. Так умирает человек, сердце которого остановила боевая магия ши.