Невеста герцога Ада

– Вы напрасно капризничаете, – продолжал он уговоры. – Подселенец вытолкнет её душу из тела и уничтожит память. Все, о чем вы имели неосторожность обмолвиться при Жизель, уйдет в Край усопших. Щёлк и чистый лист.

Я смотрела в зеленые глаза демона и понимала, что он не шутит. Где-то в глубине его смертного тела уже разгоралось адово пламя. Ведьмы не словом ни обмолвились о том, что становится с людьми после того, как в них побывают исчадия Ада. Сокрушались о безумии, неуправляемости, но вот это: «Вытолкнет душу», пугало до дрожи. Черт, да проклятый герцог предлагал убить служанку. Буднично, с улыбкой и вежливым тоном, словно спрашивал, какое пирожное я предпочитаю на десерт.

– Не смейте! – психанула я. – Только откройте рот, чтобы приказать и я вырву вам язык! Жизель останется такой, какая есть. Хоть пальцем её тронете, и я клянусь, мессир, вы будете иметь дело со злой и мстительной белой ведьмой!

Служанка сидела, едва живая от ужаса. Казалось, даже перестала дышать. Я видела мокрые разводы на ткани от её ладоней. Помяла мне юбку, скрутив в кулаках. Душно стало. Повозка качалась на ухабах, а цокот копыт напоминал тиканье часов. Тик-так, тик-так, бум!

– Вы мне угрожаете? – тихо спросил герцог. – Очень интересно. И что же меня ждет, если Жизель пострадает?

Наверное, будь я опытнее, то прикусила бы язык. Когда такие, как Данталион, по-настоящему злы, они не кричат. Говорят ровно и тихо. И оттого рождается иллюзия, что можно продолжать давить и ставить условия.

– Убить я вас не смогу, но жизнь испортить – вполне. Подмешаю отраву в еду, насыплю битого стекла в постель. Поду к травнице, наконец, возьму чудодейственное средство, и ваше смертное тело навсегда лишится удовольствий плоти. Переглядки с белыми ведьмами потеряют смысл. Ни одна не пойдет в постель к импотенту!

– А сама потом не пожалеешь? – нагло спросил демон.

Я подавилась тем, что еще хотела сказать. Да как он смеет? За кого он меня принимает?

– Нет. Тут совершенно не о чем жалеть.

– Неужели? – холодно улыбнулся герцог. – Я настолько плохо целуюсь?

У меня сердце забилось чаще и от духоты хотелось жадно глотать воздух. Напоминание о том, как я таяла в его руках за мгновение до перехода, прозвучало пощечиной. Одна фраза разбила всю оборону и доказала, на каком месте мужчины видят женщину, когда получат желаемое. У своих ног.

– Отвратительно, – солгала я. – Хуже не бывает. Не знаю, кем вы себя возомнили, но я не впечатлена. Последний крестьянин, вернувшийся из хлева со свиньями, и тот лучше.

Данталион рывком оказался возле меня, схватил за руки и завел их за спину. Сила у герцога была по-прежнему адской. Жизель отлетела в угол крытой повозки и ударилась головой.

– Крестьяне нравятся, мадемуазель Дюбуа? Что ж я могу привести одного, чтобы вы сполна ощутили разницу.

Поцелуй демона был грубым. Он не добивался взаимности, не выражал чувства, а просто брал то, что считал своим. Наплевав на меня, растоптав даже ту симпатию, что успела появиться. Как зверь.

– Отпустите, – я стонала и вырывалась, но герцог только крепче сжимал в объятиях. Губы горели, голова кружилась, я чувствовала, что слабею. Еще немного и сдамся, руки безвольно повиснут плетьми.

– Хватит! – из последних сил крикнула я и демон отстранился, но из объятий не выпустил. На шее герцога прямо над воротом камзола стянулась белая удавка. Договор действовал и защищал меня.

– Вот видите, – прошептала я, пытаясь дышать нормально. – Клятва не позволит причинить мне боль. Не советую пробовать снова. Вы смертны, не забывайте.

Данталион коснулся пальцами шеи и молчал, пока удавка не исчезла. Жизель плакала, закрыв лицо руками. Съездили на кладбище. Поклонились могиле Изабэль.

***

Выбравшись из повозки, Данталион почувствовал на себе тяжелый взгляд кучера. Слуга слышал крики и теперь гадал, кого посмел обидеть заезжий гость. Обе женщины растрепаны, недовольны, но Жизель еще и с мокрыми щеками. От кучера в демона полетело облако черного перца. Герцог привык к эмоции гнева, но каждый раз  морщился от резкого запаха. В мысли можно было и не заглядывать. Чуть позже к перцу примешался аромат свежей выпечки. У людей так пахла забота. Кучер отвел Жизель в сторону и вытер её слезы ладонью. На вопросы служанка не отвечала, но мужчине с проснувшимся инстинктом защитника достаточно молчания. «Тебя месье обидел?» И тишина. Конечно, как могло быть иначе? Похотливый аристократ, привыкший, что служанки доступнее проституток. А сердобольная хозяйка бросилась защищать, потому и кричала. Вон стоит, губы на месье дует. Хорошая, все-таки, у них юная мадемуазель. Добрая.