Невернесс

Он закрыл глаза и погрузился в двадцатое из шестидесяти четырех состояний холлнинга, называемое у пилота ассоциативной памятью. Оттуда он перешел в стадию воображения, где и провел почти всю ночь. (Лишь несколько лет спустя, на морском льду, он дал мне полный отчет в своих изнурительных трудах. Той ночью мне казалось, что он то ли спит, то ли отдыхает в позиции ожидания.) Он попытался вызвать в памяти образы того, что видел сто лет назад, не владея при этом искусством мнемоников переводить образы из химической, обонятельной памяти в эйдетическую. Мнемоники учат, что запахи часто служат ключом к дальнейшим секвенциям памяти, поэтому Соли пытался освежить свою память, нюхая арсенид галлия и германий, которые соскреб с радиодеталей. Он прибег к помощи логической памяти — он очень старался осуществить то, чему его не учили, так старался, что голова его к концу ночи стала падать на грудь, а пальцы так вцепились в радио, что на них проступила кровь. Жюстина шепнула мне, что он делает это, потому что злится на собственную несостоятельность.

Наконец он открыл глаза, и мне не понравился его взгляд, особенно когда Соли перевел его с меня на мою мать.

— Радио мертво, — объявил он, — и вылечить его нельзя.

— Вот горе, — сказал Бардо.

— Когда мы вернемся в Город, каждый, кто хоть пальцем прикасался к радио, предстанет перед акашиками. Мойра права: радио кто-то убил — возможно, для того, чтобы погубить нашу экспедицию, отрезав нам обратный путь. Я клянусь: виновник будет изгнан из Города, кем бы он ни был.

Я переглянулся с матерью. Неужели кто-то, даже если это Соли, способен подозревать, что один из нас станет подвергать свою и чужую жизнь опасности, саботируя собственную экспедицию?

В предрассветных сумерках мы обсудили, кто бы мог убить радио. Бардо заметил, что многие — например, торговые пилоты с Тира — не желают, чтобы наш Орден получил доступ к секретам Эльдрии, в чем бы эти секреты ни заключались.

— И есть инопланетяне вроде даргинни, которые ревнуют к людям, заявляющим, что Эльдрия оказала предпочтение человеческому виду. Даргинни, скутари и прочие. На человеческих планетах тоже полно религиозных организаций, готовых убивать, лишь бы их мелкие таинства не померкли перед более великим. Вспомним Небесные Врата, Веспер и даже Ларондисман. А искусственные миры Двойной Ауда? Да Бог ты мой…

— Да, врагов у нас хватает, — сказал Соли, — но к своим личным вещам мы их не допускаем, верно?

— Ну, в общем-то, да, Главный Пилот. — Бардо задумчиво пожевал усы и задал вопрос, который у каждого вертелся на языке: — Что же мы дальше будем делать, Главный Пилот?

Мы все выжидательно посмотрели на Соли.

— На это трудновато ответить из-за несдержанности Мэллори. Надо крепко подумать, ждать ветрореза или нет.

Надо сказать, что Соли предвидел возможность потери одних-двух нарт (а с ними и радио). Потому он договорился, что ветрорез будет ждать нас в месте нашей высадки к югу от острова, если нам не удастся радировать в Город. Машина должна была вылететь к нам в первый день глубокой зимы — примерно через двести дней.

— Так долго ждать нельзя, — решил Соли, — поскольку мы перестали быть здесь желанными гостями. Лучше всего, возможно, было бы выехать сегодня. Можем отправиться на восток к Внешним Островам и подождать там, когда море вскроется. А будущей зимой, когда оно опять замерзнет, мы проделаем остаток пути к Городу.

Но Бардо этот план не понравился, и он сказал:

— А если на Внешних Островах есть будет нечего? Если море вскроется рано, до ложной зимы? Если…

— Мы же теперь алалои, разве нет? — насмешливо бросил Соли. — И должны быть приспособлены для того, что у алалоев получается лучше всего — для выживания. Так что мой план всем хорош. Выедем, как только уложим нарты.

— А друг начнется буря, — настаивал Бардо, — вдруг мы заблудимся?

— Мы, помимо прочего, еще и пилоты. Будем ориентироваться по звездам — авось не заблудимся.

Катарина все это время молчала. Она сидела на постели, расчесывая пальцами волосы, глядела в огонь костра и не принимала участия в наших спорах. Но когда Соли начал собирать шкуры, она подошла к нему и накрыла его пальцы своими — я впервые видел, как она к нему прикоснулась.

— Это неразумно, отец, — ехать на восток, когда…

— Когда что?

— То есть ты и все остальные могут ехать на восток и голодать там, но я не могу…

— Почему не можешь?

Она копнула носком ноги снег.

— Потому что я беременна.

В хижине настала почти абсолютная тишина, как в глубоком космосе. Соли уставился на Катарину, Жюстина широко раскрыла глаза. Я тоже смотрел на Катарину.

— От кого? — спросил наконец Соли. Мне тоже желательно было это знать. — От Лиама?

— Неизвестно.

— Что ты сказала?

— Откуда мне знать, от кого… Я ведь со многими мужчинами имела дело.

Соли стиснул кровоточащие пальцы другой рукой.

— Но ведь есть же способы… меры, которые принимают женщины…

— Я не нарочно, отец.

— Как это неосторожно с твоей стороны!

— Что случалось, случится опять, — с улыбкой сказала она. — Что будет, то было.

— Скраерский треп — вечно это скраерский треп.

— Я сожалею, отец.